Уинстон видал у наркоторговцев груды денег раз в десять больше этой, но знал, какое страдание олицетворяют эти деньги. Поэтому, как голливудская мегазвезда с миллионным состоянием, которая изображает изумление, найдя сто тысяч в бесхозной сумке, он выпучил глаза и раскрыл рот. Набив деньгами карманы, он почувствовал, что стал должником Инес.
– Мисс Номура, я помогу собрать девятьсот подписей, но больше ничего делать не стану, кроме сумо и дебатов. Никакого пожимания рук и целования младенцев.
– Я знаю, – ответила она и выдала дополнительные пятьсот долларов.
– Я немного поднакопил, – сообщил прохожей Уинстон. – Приходится экономить.
Женщина заправила за ухо выбившуюся прядь.
– Откуда я тебя знаю?
– Разве не ты ходил под Эриком и Танго на Маунт-Плезент?
– Точно. А ты откуда знаешь?
– Я сестра Изабель.
– Гонишь! Значит, ты была там, когда у Алекса и Кейсона случилась небольшая заварушка?
– Кто, думаешь, смывал кровь? Я знала, что тебя знаю. Теперь понятно, откуда ты взял деньги, – это место было золотой жилой. Ты единственный, кто оттуда что-то унес. Видимо, ушел раньше, чем завалили Лестера.
– Сразу после. Легавые накрыли точку, и я испарился.
– Знаешь, Ти-Джею впаяли тридцатник.
– Я слышал.
– Так, ладно, мне нужно на работу, – сказала она, возвращая Уинстону планшет. – Буду за тебя голосовать. Мне нравится человек, который поддерживает сообщество. Хорошо бы тебе не победить и не начать все портить.
– Разве тут еще можно что-то испортить?
После утреннего часа пик Фарик и Чарли сдались. Они отдали бумаги Инес, прекратили борьбу и отправились отсыпаться. Весь остаток дня Уинстон отражал набеги агрессивных теток, которые были рады видеть молодого чернокожего, который «делает что-то позитивное» и прислушивается к проблемам людей. На вопросы, что он собирается делать в случае победы, Уинстон пожимал плечами.
– Хотя бы честный, – замечали женщины, подписывая бумаги, и продолжали трещать про неумеху-мэра, бесполезный школьный совет и невоспитанных детей.
Перевалило за полдень. По улицам бродила старая гвардия, а вот их протеже, невоспитанного молодняка с диким взором, нигде не было видно. Когда Уинстон заметил их отсутствие, он обругал себя за невнимательность.
Уинстон сосчитал количество подписей.
До него донесся голос свыше:
– Я проголосую за тебя, толстый ублюдок! Все, что угодно, лишь бы убрать твою полоумную задницу с улицы,
Борзый задрал голову, даже не пытаясь заслонить глаза от солнца.
– Аманте, как дела, бро? Где сегодня вечеринка?
Эдгар Аманте, который часто устраивал и рекламировал местные сборища, торчал на крыше, подводя провода от маленького трансформатора к спутниковой тарелке размером с тазик. Это было его основное занятие.
– Que te pasa, papi?[30] Я как услышал, что ты избираешься в Городской совет, не поверил, пока сам не увидел плакат.
– Я тебя спросил, где сегодня народ? Хочу оторваться.
– Не будет вечеринки. Народ по камерам сидит.
– Чего?
– Того. Ты что, не слышал? Вчера район прочесали подчистую. Копы в штатском хватали ниггеров направо и налево. В новостях сказали, загребли сотен девять. Отсюда вопрос: ты-то сам что тут делаешь?
– Я вчера в Бруклине был.
– Повезло, чувак.
– Спасибо. Я пошел.
– Раскодировщик каналов, что я тебе поставил, пашет?
– Как зверь.
Уинстон перешел дорогу к Инес и Иоланде с Джорди.
