— И что же будет дальше? — спросил вернувшийся от воды Анатолий. — Экуменизм?
Мария пожала плечами:
— Этого никто не знает! Но ясное дело, какие-то признаки уже существуют. Предтечи приходят. Взять хотя бы появление такого человека, как Даниил Андреев с его книгой «Роза Мира». Он предсказывает в ней появление новой всемирной религии.
— Поживем — увидим! — заметила Крылова.
— Да, любопытно все это, — сказал Дубравин. — Но нам бы освоить хотя бы то, что оставили великие души. А то у нас полно тех, кто считает себя верующими. А на самом деле… — он помолчал. — Так…
— Много званых, да мало избранных, — глубокомысленно примирительным тоном сказал Казаков.
Разговор перекинулся на воспоминания сегодняшнего дня.
На небе появились первые звездочки. Сумерки сгустились. Наступила вечерняя прохлада. Потянулся с реки ветерок…
Людка Крылова отошла на край полянки, чтобы позвонить дочке. Дуне.
Дуне двенадцать лет, и она вполне уже самостоятельная девица. Но мама — она всегда мама. Набрала заветный номер. Поговорила. И уже хотела было вернуться по травяной тропинке в лагерь. Но телефон затренькал. И она получила длинное сообщение. Людка прочитала. И не поверила своим глазам. Она перечитала раз. Другой. Третий. И понеслась в лагерь:
— Саша! Саша! Из Германии… Франк умер!
— Как умер? — искренне удивился Дубравин. — Быть не может! Мы же недавно с ним ездили в Иволгинский дацан. Он вполне был жизнеспособен! Чувствовал себя намного лучше. Может, это какая-то глупость? А ну, набери его телефон!
Людка набрала. Ни ответа. Ни привета. Абонент недоступен.
— Давай я жену его наберу. Нэлю! — Дубравин взялся за телефон сам. Все, услышав эту новость, бросили свои дела, столпились вокруг него.
Долго не удавалось пробиться. То сбрасывало. То было занято. Наконец в аппарате послышалось всхлипывание, и голос жены Франка ответил:
— Слушаю!
— Это Дубравин Саша! Тут мы эсэмэс получили, — все еще не веря в случившееся и боясь произнести слово «умер», повел разговор Дубравин. — Это правда?
— Андрей умер позавчера. Сегодня похороны! — ответила жена Франка сразу на все его вопросы.
— Как позавчера? Почему умер? Ему же было лучше! Он хотел жить. Приехать к нам в гости!
— Было лучше! А потом все так резко изменилось. Пошла в брюшную полость вода. Врачи… Ах, какие тут врачи! Коновалы немецкие. — Нэля заплакала в трубку.
Дубравин подождал, когда закончатся всхлипывания. И спросил:
— Как это случилось?
— Он умер в больнице. Ему кололи последние две недели обез боливающее. Так что умирал он без мучений. И мы были рядом. Врач сказал, что, несмотря на то, что он под таким наркозом, он нас слышит. И все понимает.
— Господи Боже мой! — У Дубравина задрожала нижняя челюсть, но он сдержал рыдание и, смахнув предательские слезы, продолжил разговор: — Что он сказал, когда умирал? Последнее.
— Он, как всегда, когда был в сознании, шутил: «А пить-то не хочется!» Такой он был, мой Андрюша. — Жена опять зарыдала.
Дубравин отдал трубку Людмиле. Сам отошел в сторону. Ему казалось, что случилась какая-то чудовищная несправедливость. Когда полный сил человек сгорает буквально за несколько дней. И ничего с этим нельзя поделать. Страшная, слепая болезнь, от которой нет спасения. За что? Почему? Кто виноват? Нет ответов на эти вопросы.
Он отошел в сторонку. Присел на стульчик. Посидел. Душа его рвалась. Тоска, мучительная тоска охватывала ее. Случилось непоправимое. Нет больше Андрея. И хоть жил он далеко в Германии, он всегда был частью их самих. Кусочком их жизни. Их истории. И вот так все закончилось для него. Нелепо. И страшно. А у них словно отняли кусочек души.
В конце концов он понял, что надо сделать. Отошел еще подальше. Поставил на пенек образок с ликом Христа, который носил всегда на шее. И стал горячо молиться за старого друга:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй его грешную душу. Прими его, нашего друга, с любовью и ласкою. Прости его за все, если он виноват перед Тобою. Спаси и сохрани его душу!
Безыскусные слова молитвы сами собою текли из сердца к небесам:
— Все мы Твои дети. И все любим Тебя, Отец наш Небесный…
Глядя на него, подтянулись и другие. Амантай достал свой коврик и отправился к реке. Там он снял обувь. Совершил ритуальное омовение. Расстелил коврик прямо на берегу. И оттуда через некоторое время послышался его негромкий голос, призывающий Аллаха в свидетели.
