разговаривай с ней целыми днями. Мне-то что до твоей жизни!
Через некоторое время Хатидже-ханым вернулась. Она отвела девушку к Ферихе и пришла обратно.
– Ахмед-бей, – спросила она, – почему эта журналистка постоянно пытается с кем-то встретиться? Что она здесь ищет?
– Она, наверное, пытается узнать о Светлане.
– Лично я уверена – это дело рук этой неверной.
Женщина помолчала, видимо, ожидая моих возражений, а затем продолжила:
– В конце концов выяснится, что эта болгарская баба все и сделала. Вот бы судья меня послушал!
– Как твой сын, Хатидже-ханым? – спросил я. – Упала у него температура?
Хатидже-ханым сказала, что после температуры у него начался кашель, он лежит в кровати и не может встать, в общем, сильно простудился. Я спросил, показывала ли она его врачу.
– Ой, доктор много денег попросит! – нахмурилась Хатидже-ханым.
Закончив дела в городке, я пошел в аптеку и купил несколько жаропонижающих и болеутоляющих средств, а также сироп от кашля. Вернувшись в Подиму, я отправился к запущенному дому Хатидже-ханым. Забор вокруг дома давно упал, в саду прогуливалось несколько кур. Я позвонил в звоночек рядом с почерневшей от времени деревянной дверью. Дверь открыла Хатидже-ханым. Почему-то она была очень взволнована, хотя я и предупреждал ее, что приду. Оказывается, в доме не убрано, я должен извинить ее, старый хрыч ушел в кофейню, сейчас она угостит меня чаем или кофе.
Посреди комнаты, в которую я вошел, стоял квадратный стол, покрытый белой клеенчатой скатертью в зеленую клетку. На столе лежала наполовину перебранная сырая фасоль. Я сказал хозяйке, чтобы она не беспокоилась, я ненадолго, и спросил о Мухарреме.
– Он, бедняжка, спит в спальне, – сказала она.
Я отправился туда. Парень действительно спал. Одеяло с него сползло на пол. На его бесформенном теле красовались тесные трусы. Лицо было пунцовым. Я взглянул на лоб, непропорционально большой для его лица. Пот стекал по его лицу, было ясно, что у него жар. Стараясь не разбудить больного, я вернулся к Хатидже-ханым, отдал ей лекарства, объяснив, как ими пользоваться, и предупредил – если средства не помогут, то парня придется везти в больницу.
– Награди вас Аллах за вашу помощь! – всплеснула она руками, провожая меня к двери.
Под эти молитвы я вышел из дома, размышляя, как же еще меня может наградить Аллах. Впрочем, награды я никакой не ждал, молитв тоже. Я старался лишь для того, чтобы как можно сильнее привязать к себе Хатидже-ханым, чтобы она лучше заботилась о моем доме.
Вернувшись домой, я взял Кербероса и отправился с ним на берег моря. Пес был обижен. Когда я спросил, в чем дело, он отвернулся. Мне стоило больших усилий понять, что на самом деле он ревнует меня к девчонке. В последние несколько дней я уделял ей слишком много времени. Мне хотелось, чтобы Керберос простил меня, я хотел даже его погладить, но пес дал понять, что это невозможно.
– Ладно, – вздохнул я. – Не расстраивайся. Все закончилось, она уехала.
Вечером я вновь вернулся к чтению. На сей раз я принялся читать книжки о юных девушках. Так прошло несколько часов. У Толстого есть очень хороший рассказ, написанный от лица юной девушки. Девушка рассказывает, как влюбилась в одного мужчину, вышла за него замуж, а затем заставила его испытать сильное разочарование. Толстой, человек, который всю жизнь ссорился со своей женой, умудрился поставить себя на место юной девушки и невероятно подробно поведал о ее чувствах. Читать было очень интересно. Возможно, профессия писателя заключается не в том, чтобы рассказать, а в том, чтобы досконально понять своего героя.
13
Вечный муж
Я позаимствовал название этой главы у одного петербургского писателя, страдавшего эпилепсией, потому что нет лучшего способа донести – с учетом моих скромных способностей – то, в каком душевном состоянии был Али, который тем утром сначала позвонил, а затем явился ко мне домой. Дело в том, что он по-прежнему ощущал себя «мужем» и испытывал всю гамму чувств: и мужнюю ответственность, и мужнее чувство собственности, и мужнюю нежность. Однако жены у него теперь не было. Он уселся в кресло напротив и принялся печальными глазами смотреть на меня.
– Это невыносимо, – пожаловался он. – Мне, наверное, не стоило к тебе приходить, но я не могу с собой совладать. Не могу сидеть сложа руки, не поговорив со всеми, кто знал Арзу, кто разговаривал с ней, кто помнит ее. Не могу не думать о ней. К тебе она ходила часто, а я никогда здесь не бывал… Но теперь… как бы так сказать…Теперь, когда ее нет, мне захотелось увидеть этот дом. Пожалуйста, покажи мне, в каком кресле она сидела. Знаю, что она любила кофе, ты наверняка ее угощал; покажи мне ту чашку, из которой она пила. Я уже говорил тебе, что мне не спится ночами, а когда удается забыться, во сне все выглядит только страшней. Мне снится, что она все еще жива. Кажется, что мне только приснилось, будто она умерла, и, стоит проснуться, все
