нашем несчастье, попросили помощи, но вновь не получили никакого результата.
Незаметно подошла зима. Все засыпало снегом – парки, скверы, дома, в общем, весь город Борисов оделся в белоснежное одеяние, которое не таяло до весны. Стройка закрылась, и мне пришлось вместе со всеми вернуться в Турцию.
Когда мы прощались, я заметил, что Ольга очень изменилась. Мне показалось, что она стала другим человеком. Даже разговаривая со мной, она будто не видела меня. Уезжала и Людмила – в ее услугах больше не было надобности. Она сказала, что вернется в Москву и там будет искать работу. Так все мы разъехались.
– Но это же невозможно, – произнесла журналистка. Глаза ее были широко раскрыты от изумления, она взволнованно дышала. – Это же невозможно, так не бывает! И что, Ольга осталась?
– Я предлагал ей и Оксане поехать вместе со мной в Стамбул, но сестры не согласились. Они собирались поехать к каким-то родственникам. Мне с трудом удалось ее уговорить принять небольшое количество денег. Потом мы простились. Я больше никогда не видел ее.
– О, Аллах! – воскликнула девчонка. Потом надолго задумалась, помолчала, а затем с сомнением посмотрела на меня. – ?Вы наверняка все это выдумали.
– Нет, – вздохнул я. – Если бы это было так.
– Не знаю. Что-то я не уверена. Вы ведь постоянно читаете, и вот мне пришло в голову, что такая история вполне может быть позаимствована из какого-нибудь русского авантюрного романа.
– Нет, – покачал я головой. – Все истинная правда. Остальное я расскажу завтра, на сегодня хватит. Я устал.
Она собралась было возразить, сказала, что не сможет уснуть, не узнав, что же случилось с Мехмедом, но я так решительно ей отказал, что ей ничего не оставалось делать, как согласиться. Наконец она ушла к себе в комнату, опираясь на палочку.
Оставшись один, я вытащил из кармана странную вещицу, которую грыз Керберос. Это было золотое украшение, запачканное грязью. Золотая цепочка с птицей на замочке. Я спросил себя, как могло это украшение попасть в собачью будку.
Затем спустился и устроил себе получасовой массаж в объятиях
Спал я крепко, но через некоторое время меня что-то разбудило. Время было, должно быть, за полночь. Снизу раздался шорох и легкий шум, будто бы ключ поворачивается в замочной скважине. Затем входная дверь открылась. Я чувствовал это, так как ощутил приток свежего воздуха. Я решил было, что гостья проснулась и решила выйти в сад, но потом понял, что это невозможно: она вряд ли пойдет туда, где находится Керберос. Хатидже-ханым тоже не могла явиться в такой час. У того, кто пришел, были свои ключи, да и Керберос на него не лаял. Это мог быть только один человек, и сейчас он поднимался по лестнице. Я встал с кровати и открыл дверь:
– Добро пожаловать, Мехмед!
22
Андаманское море, монах Порфирио и гора, где нет женщин
Тощий, как всегда, он легко проскользнул внутрь. Печальные глаза, отросшая борода.
– Где ты пропадал столько времени? – воскликнул я. – Как долго тебя не было в этот раз!
– Да, – согласился Мехмед. – Но ведь я постоянно писал тебе, где я. Я знал, что ты будешь волноваться, если от меня не будет вестей. Я тебе даже фотографии присылал.
– Правда, – признался я. – Спасибо, я получал и все твои письма, и фотографии, но на этот раз тебя слишком уж долго не было. Время так быстро проходит.
Он горько усмехнулся, сохраняя тот же грустный вид.
– Да уж, течет, – вздохнул он. – Время напоминает мне реку. А я будто плыву в этой реке. Вода течет сама по себе, я – сам по себе; кто из нас плывет быстрее – я или река; обгоняет ли меня вода, или я обгоняю ее – трудно понять. Реально только одно: бесконечное, вечное течение.
– Но ведь есть отрезок времени под названием жизнь. И он строго ограничен.
– Все относительно! – пожал Мехмед плечами. – Жизнь некоторых видов бабочек, если по скорости деления клеток сопоставить ее с человеческой, равняется восьмидесяти годам. И кто с этой точки зрения живет дольше: человек, который умирает в семьдесят, или бабочка, которая живет только двадцать пять часов?
– Нам с тобой как будто больше не о чем разговаривать, что мы сразу принялись говорить о времени, – заметил я, продолжая стоять в дверях. –
