монах специально читает братии тошнотворные, отвратительные истории из старых книг. Цель этого чтения – отбить какое-либо удовольствие от еды. Затем монахи спешат в церковь, чтобы вымолить у Бога прощения за то, что только что испытали телесное удовольствие.
Монастырь Симонопетра находится так высоко, что из него хорошо видно, как море бьется о прибрежные скалы. Мехмеду выделили гостевую келью, в ней он и жил.
Мне захотелось поподробнее узнать про Порфирио. Я спросил:
– Что, и Порфирио так живет? Вы вместе обедали?
– Ты как будто бы ревнуешь меня к нему, братец! – усмехнулся Мехмед. – Нет, с Порфирио все было совсем не так, потому что он вообще ничего не ел. И еду не ел, и в церковь не ходил.
– Как же так?
– Ну – вот так бывает!
– Но так же невозможно жить!
– Ну он, собственно, и не жил.
– То есть?
В этом монастыре существует древняя традиция: когда кто-то из монахов умирает, его погребают с молитвами, а спустя три года выкапывают его кости и обмывают их вином. Если во время мытья кости белеют, это значит, что человек совершенно безгрешен. После этого кости помещают в специальный сосуд под названием «оссуарий», или «остеофилакон», а череп кладут отдельно на полку. Там на полках лежат сотни черепов. Гостям их показывают, называя по имени: «Это монах Дмитрий, это монах Петр, это монах Евангелос!» Так вот – один из черепов и есть Порфирио.
Я спросил, почему он выбрал именно Порфирио.
– Не знаю, – ответил брат. – Он показался мне близким. Вообще у него очень симпатичное, доброе выражение лица.
– В общем, ты хочешь сказать, что поведал свою жизнь черепу?! – всплеснул я руками.
– Ну да. А что в этом такого? – он посмотрел на меня недоумевающе. – Монахи – очень хорошие люди. Они не причинили мне никакого вреда. Да ладно, хватит обо мне, расскажи лучше, как ты живешь?
– У меня все хорошо, – сказал я. – Впрочем, как видишь… Ничего не меняется. Так и живем с Керберосом.
– Да уж, я вижу, – сказал он. – Зверюга сильно вырос и еще страшнее стал.
– Он ведь тебя сразу узнал?
– Да, узнал по запаху, поднялся и начал приветливо махать мне хвостом. А почему ты шепотом разговариваешь? В доме, кроме нас, кто-то есть?
– Да, – признался я. – Есть.
– Ух ты! Вот как интересно! И кто же это?
– Да одна журналистка из Стамбула. Здесь недавно произошло убийство, погибла женщина, очень известная в медийных кругах. Поэтому сюда понаехало много журналистов. Эта девушка одна из них. Пытается меня разговорить. Но вчера Керберос накинулся на нее, укусил за ногу. Ей пришлось остаться здесь, пока рана не заживет.
Мехмед задумчиво посмотрел мне в глаза. Его глаза светились любопытством.
– Ты вот так прямо и уверен, что только из-за раны? – спросил он. – То есть она тебя не интересует? Ты терпишь ее только по необходимости?
– Да, – сказал я. – Именно так. Между нами большая разница в возрасте. Мне такие вещи даже в голову не пришли бы.
– Насколько я тебя знаю, ты не из тех, кто с легкостью согласится нарушить свое одиночество. Ты никогда ничего не хотел впускать в свою жизнь.
Он с подозрением смотрел на меня. Я думал, что ему сказать, а он заметил как бы между прочим:
– Совершенно не заметно, чтобы присутствие журналистки тебе бы мешало. Мне кажется, ты на самом деле делаешь все, чтобы она задержалась здесь как можно дольше. Ну, например, рассказываешь ей всякие небылицы.
Я так и застыл на месте! Откуда Мехмед знает, что я и в самом деле рассказываю девушке истории? Не сомневаюсь, я выглядел очень беспомощным в эту минуту в его глазах.
– И наверняка ты рассказываешь ей мою историю! – заключил он.
Я чуть было не задохнулся от волнения, сердце билось, как безумное. А брат хриплым голосом продолжал:
– Я же знаю, как ты любишь рассказывать истории. Мне кажется, ты хочешь вскружить этой девчонке голову. Хочешь, чтобы она восхищалась тобой. Ты хочешь, чтобы общение с тобой было полно для нее загадок, вызывало любопытство и чтобы ты показался ей интереснее всех на свете.
Теперь в его глазах светился гнев.
– Я хорошо тебя знаю, Ахмед. Давай, признавайся: ты ведь рассказал ей обо мне, наверняка рассказал!
Я никогда не врал брату, не стал лгать и теперь.
– Так, – сказал Мехмед. – Значит, рассказал. Каждый день по части.
