дистанцию, но страдая от любопытства. Она мгновенно ориентируется в госпитальном лабиринте. В отделе финансовой помощи, когда Нина подписывает необходимые бумаги в качестве поручительницы за пациентку, она смотрит на анкеты, заполненные Любой, читает ее фамилию, год рождения, место жительства, совмещает в голове, складывает эти знания вместе – и делает ошеломляющий вывод.
Как она догадалась? А она и не догадывалась. Люба, по сути своей, существо простодушное; спроси – она ответит, все про себя расскажет. Ну, не все может, самое тайное, важное оставит при себе, но бери ее голыми руками. Слушателя ждала она всю жизнь, искала; говорила жадно, порой нескромно – выдавала личную, лишнюю информацию.
Возможно, все было иначе. Измученная болью женщина начинает бормотать, говорить, жалуется. Ждет. Надеется на помощь. Свыше или от людей, с помощью призрака, госпиталя или с помощью этой незнакомки – какая разница? Говорит, говорит, говорит…
В толпе, на чужбине, за океаном, у подножия гор, но момент узнавания все же настает. Раньше или позже.
И тогда Нина с изумлением смотрит на эту странную женщину. Признает в ней подругу по перу, литературную даму – Любу, Любовь, писательницу L.
Глава третья
Устаревшая женщина
1
– Нина, я не пойду к вам. Спасибо, спасибо вам за все… но я устала… Вы не обидитесь, если я пойду к себе?
Эта ночь, что опустилась на город, осела между холмами, удалив небеса, вознеся горы, придавив суетливые людские тела и души. Эта ночь, что заперла двери домов, зажгла огни реклам, привела двух женщин под эту крышу, в этот дом для гостей, проезжих, приезжих, – ночь свела их. Тянет, зовет: войди, укройся, спрячься. Найди приют, объятия, тепло, пусть чужое тепло. Всю жизнь, всю свою нелепую жизнь она вся – чувство, эмоция. В мыслях, в голове ощущает она себя. И лишь отчасти в теле. Но сейчас возвращается в тело. Во плоти своей – страдающей, усталой, – в теле своем ощущает она себя. Боль, страдание возвращают ей тело. Себя. Ощутив себя, свои границы – границы тела, чувства, – можно сказать «да» и «нет». Нет, говорит она.
Из госпиталя Нина привезла Любу в гостиницу, намереваясь пригласить ее к себе в номер. Люба отнекивается, но Нина вновь настояла. И где она? Опять ее нет, и границ у нее тоже нет. Вся она – чужая воля, чужие стремления. Когда один человек начинает управлять ситуацией, второй поневоле следует его воле, намерениям. Пока не одумается.
В номере Нина уложила Любу на диван, попытавшись создать подобие комфорта.
Утратив момент реальности, свободы, Люба ощущает свое унижение. Отчасти – но лишь отчасти! – она оскорблена всем происходящим. Но в госпитале ей дали успокоительное, она засыпает.
Вновь ей является Роберт Фрост. Но Люба спит, одурманенная лекарством. Фрост исчезает.
А Нина? О! Ей весело, любопытно – приключение!
Люба спит. Нина сидит рядом, разглядывая ее. У нее есть время подумать обо всем, сопоставить, сделать выводы. Странная женщина. Странная в Сети, странная в реале…
Как последовательны мы в наших превращениях. Что же мне делать с этим знанием? Так думает Нина. Пропустить невозможно, нельзя не воспользоваться шансом. Кроме того, все в жизни неслучайно; если случайность подброшена судьбой, ее необходимо использовать себе на пользу. Задумать, спланировать, воплотить в жизнь.
Люба спит. Не ведает опасности. Она доверилась, расслабилась.
Проснувшись, видит: на столе бутылка коньяка, два бокала, пепельница, тарелки с нарезанным сыром, хлебом. На стене слабо, загадочно тлеет светильник. Это всего лишь гостиничный светильник в форме раковины, но в ночи он создает световой ореол. Загадочная ночь. В углу торшер, за ним задернутые шторы. Тихо, но настойчиво льется мелодия из айпода: Дженис Джоплин,
– Ну, здравствуй, Люба, – говорит Нина.
Ее лицо, голова прячутся в тени. На столике – круг света от торшера. Темно, уютно, странно. Нина откинулась на спинку кресла, закинула длинную ногу на ногу.
Кто она?
– Здравствуйте, – неуверенно отвечает Люба.
– Вот мы и встретились…
– ?
– Не узнаешь меня? Писательница! Писательница L.
Что могла она
