были привязаны к месту, в них было нечто общечеловеческое.
– Ты так любишь его поэзию?
– Наверное. Стала ценить. Может, и любить… Любила я Блока и Цветаеву. А ты знаешь, что ему дали Нобелевскую премию? Бродскому то есть. Я читала, что ты хотел получить Нобеля, да?
– Безусловно, они должны были дать Нобелевскую премию мне, а не, скажем, Фолкнеру или этой Перл Бак… Фростовские стихи труднопереводимы. Пожалуй, только русские смогли адекватно передать величие моих стихов.
7
Разговоры с Робертом – это уже постоянное. Есть ли он рядом или она лишь думает о нем? Постоянное бормотание слов, произнесенных или лишь осмысленных в потоке ежедневности. Почему ей приходят в голову подобные мысли?
Роберту не привелось говорить со стокгольмского подиума, где Бродский выступал почти четверть века спустя после смерти Фроста.
– Роберт, что бы ты сказал, выступая с этого… гкхм… возвышения?
– Как, черт возьми, я могу это знать?
– Ну, предположительно…
– Ни одной лекции не готовил заранее, ни одного выступления… Чувствовал аудиторию и говорил, приспосабливаясь к моменту.
– Ты хочешь сказать, что и к нобелевскому выступлению не стал бы готовиться?
– Откуда мне знать? Может, и не стал бы. А ты, Любочка, ты бы стала готовиться?
– Я?!! Роберт, вот и ясно, что ты – не он. Настоящий Роберт никогда бы не задал подобного вопроса.
– Почему ты о нем так плохо думаешь? К тому же люди меняются…
– Когда? После смерти?
– Почему бы и нет? Можно ли знать, что там, за тем порогом?
– Ну уж тебе это должно быть известно! Тем более что ты, если ты – это он… мне кажется, он… или ты… не верил ни в какую жизнь после смерти, ни в какое Царство Божье…
– А ты?
– Не знаю…
– А предположить, что оставленные после себя тексты могут изменить человека, тебе не приходит в голову?
Глава седьмая
Бродский в «Приюте»
1
Джейк пригласил Любу посетить лекцию, которую собирался проводить для проживающих в «Садовом приюте», где приобрел квартирку и счастливо коротал дни со своей дорогой Джейн. Любе представлялось, что она едет на ферму – помимо «приюта», название переводилось как «Лесная бухта», «Убежище в саду», а также «Укромный уголок в саду».
«Приют» оказался огромным жилым комплексом. Расположенный на озере, окруженный яблоневыми и вишневыми садами, охраняемый от посторонних глаз шлагбаумом, электронными устройствами и лесным массивом, одно из самых дорогих в Новой Англии «убежищ» для пожилых, это был настоящий санаторий. Здесь практиковали лучшие врачи; за профессорами, банкирами, бывшими предпринимателями ухаживали со всем старанием, присущим дорогому заведению подобного класса. Два магазина, три ресторана, библиотека, бассейн, спортивный зал, массажные кабинеты, сеансы физиотерапии, два кинозала; картины в богатых рамах, пальмы в горшках, цветы повсюду, музыка в холлах, где мягкие ковры заглушают шарканье ног и постукивание ходунков.
– Самое отвратительное здесь – это индюшки, – жаловался Джейк.
– Индюшки? – удивлялась Люба.
– Индюшки. Знаете, Луба, как кулдыкают индюки? Вот так и здесь – сплошные индюшки.
– Но, Джейк, здесь так хорошо. Я бы согласилась, – смеялась Люба. – Все вопросы уже решены, ни о чем не надо беспокоиться. Все есть, а соседи – посмотрите, Джейк, – профессура, бывшие врачи, известные журналисты, деловые люди…
– Вы думаете, что у журналистов и профессуры не возникают проблемы с мочевым пузырем? Думаете, что у них не отекают ноги и не может быть всевозможных болячек, встречающихся у менее образованных людей? Луба, по-вашему, богатым легче справляться с унижением старости?
– Джейк, но вы просто не знаете, не видели, в каких условиях… как это выглядит, когда у людей нет денег, образования… не знаете, каково это, если у
