Про девушку, которая была бабушкой

завоеванное, не добытое тяжким трудом. Так русские интеллигенты себя не ведут…

Бабушка мыла посуду, стояла к нам спиной у раковины. По бабушкиной спине было понятно, что она не одобряет речей моих родителей. Бабушка считала, что мама и папа размягчают меня, вместо того, чтобы выковывать железную личность, прущую напролом в достижении материального благополучия.

Я не раз слышала (подслушивала) их споры.

Папа восклицал:

– Какого благополучия?! Сервантов с хрусталем?! Ковров на стенах?!

Мама подхватывала:

– Чтобы она потратила жизнь на суетные, мелкие, пошлые утехи?

– А без сервантов и ковров? – стояла на своем бабушка. – Что остается? С вашей политикой! Женится на придурочном поэте или на лимитчике, который за москвичками с прописками охотится.

– Выйдет замуж, – говорил папа.

– Кто? – недоуменно переспрашивала бабушка.

– Та, что сейчас ухо к двери приложила.

Я на цыпочках убегала в свою (с бабушкой) комнату. Чтобы осмысливать подслушанное, намечать жизненные перспективы, строить планы самосовершенствования. В голове был сумбур. Я хотела быть такой, как мама и папа, и чувствовала природную, дарвиновскую, правоту бабушки. Я и сейчас не знаю, где истина. Чехов иронизировал над русскими интеллигентами. Они прекраснодушны, благородны, скромны, с достоинством принимают и победу, и поражение. Но они пасуют перед пошляками, мерзавцами и быдлом всех чинов и рангов. Они не умеют сражаться, прокладывать себе путь, созидать общество, о котором мечтают. И нередко заканчивают грустно.

Наши (моя, Лены, Витьки) семьи жили по соседству, в одинаковых квартирах с типовой мебелью. И это были совершенно разные семьи. Родители моих приятелей часто ссорились, а то и дрались в основном из-за денег, то есть их отсутствия. У нас, сколько помню, тоже вечно не хватало до зарплаты. Но мама не поливала папу бранными упреками, а он, озверев, не таскал ее за волосы и не подсвечивал кулаком под глаз.

– Переходим на хлеб и воду, – говорил папа, – затянем потуже пояса.

– Вывернем карманы и вытрясем сумки, – говорила мама, когда не было денег даже не проезд до работы. – Медяки наверняка завалились.

Бабушка крепилась до последнего, до момента, когда не находилось пятнадцати копеек мне на школьный завтрак. Бабушка шла в комнату и возвращалась с рублем, трешкой или пятеркой. У бабушки всегда была заначка и раскупоривала она ее с невероятно гордым видом – вы, транжиры, без меня пропали бы. Я обожала эти моменты безденежья именно потому, что бабушка преображалась, светилась от сознания свой значимости.

Мамы Лены и Вити в теплое время по вечерам и в выходные сидели на лавочках у подъезда, лузгали семечки, говорили о болезнях и сплетничали. Отцы невдалеке «забивали козла», то есть играли в домино. Мои родители каждую свободную минуту читали книги, толстые журналы, газеты. Они обсуждали не соседей, не сослуживцев, не злое начальство, а говорили о прочитанном, о политике, о науке, о многом для моих друзей непонятном, но Лену и Витьку завораживала сама беседа, зримое свидетельство того, что общение в семье может протекать по-другому, не так, как у них.

Мои родители не были ангелами, ссоры между ними вспыхивали нередко. Как всякий ребенок, я боялась этих ссор.

Навсегда запомнила: мама и папа ссорятся, громко, нам, сидящим в соседней комнате, отлично слышно. Я сжалась от испуга, сейчас заплачу. Лена и Витя с интересом прислушиваются. Ловят выражения, вроде: «тебе не приходило в голову, уважай мою точку зрения, не надо приписывать моим словам несуществующее значение…»

– Они ругаются? – спрашивает Лена.

Я киваю, мне стыдно, страшно и больно, слезы уже готовы пролиться.

– Везет тебе, – говорит Лена. – Во всем везет.

– Если бы мои так собачились, – подхватывает Витька, – я бы дал свой нос отрезать.

– Потому что он у тебя всегда сопливый, – ехидничает Лена.

Она не смотрит на меня, точно я какая-то заразная или вонючая, мерзкая и противная. А когда подруга поворачивает ко мне лицо, я вижу гримасу зависти столь сильной и безудержной, что понимаю – Ленке хочется изо всех сил меня ударить.

У нас дома Лена и Витька научились есть с ножом и вилкой, не чавкать, не ставить локти на стол, пользоваться салфеткой. И прочим культурным манерам, которые я не замечала за собой, потому что они присутствовали с пеленок. Главное, как потом оценили ребята, они научились правильно говорить: не чекать, не мэкать, не нукать, выражать свою мысль ясно и грамотно, медленно и спокойно, взвешенно и достойно. В школе этому не учили. Писать, считать, выражать мысль на бумаге, но не устно. Это можно было впитать, натренировать только в семье. Такой как моя. Опыт бесценный, как показала дальнейшая жизнь Лены и особенно Вити.

Мы с Леной не потерпели бы долго присутствия Витьки Самохина, не будь нам с Витькой интересно. Витька был как мы,