как репетицией, нагнетанием эмоций. В эти минуты я отлично поняла, что переживают спортсмены, которые за три часа до старта приводили себя в форму, а старт вдруг отложили. Или балерины, разогревавшие и растягивавшие мышцы задолго до выхода на сцену. Но спектакль начался с опозданием, важное лицо в буфете задержалось и водрузило свое жирное пингвинье тело в красное кресло царской ложи на сорок минут позже. Мышцы остыли, связки- сухожилия задеревенели. Уже того балета не будет, но молись, чтобы хоть травмы не случилось.
Мне стало обидно за атлетов и танцовщиков, я разозлилась на чиновников от спорта и пингвинов в царских ложах, поэтому встретила Витьку во всеоружии, то бишь в готовности отгрызть ему нос или ухо, если будет плохо себя вести.
Он приложил карточку к турникету-вертушке, прошел в холл и стал оглядываться, меня искать.
Я подошла к нему:
– Привет, господин Самохин! Я Александра Калинкина, в миру Шура, чтобы не путать с тетушкой. Я здесь по ее делам. Тут будем разговоры вести или в ваш офис поднимемся?
– Прошу, – сделал пригласительный жест Витька.
Он вовсю улыбался, покровительственно. Перед ним девчонка, а не пожилая грузная женщина, которую выманить из квартиры могло только… Витька даже вообразить не мог, что способно меня выманить.
В лифте он продолжал лыбиться, говорил, что я похожа на тетю, что он никогда не слышал о моем существовании, спросил, откуда я.
– Из Благовещенска. Тетя, как вам известно, писала недавно репортаж о наших краях, случайно наткнулась на мою маму, сестру отца Александры Петровны от первого брака. Ну, и завертелось.
Контора Самохина была небольшой, общей площадью метров тридцать квадратных. Крохотная приемная-щель, но с секретаршей, еще одним офисным клоном.
Витька распахнул передо мной дверь своего кабинета:
– Добро пожаловать, милая девушка!
Я не торопилась, обратилась к секретарше:
– Двойной эспрессо без сахара.
«Наглости, побольше наглости», – напомнила я себе.
Девушка уставилась вопросительно на Самохина.
– Танечка, пожалуйста, сделайте нашей милой гостье кофе, – велел он улыбаясь.
Он все время улыбался: когда вместо меня обнаружил меня-не-меня, когда ехали в лифте, когда вошел в свой кабинетик, уселся за стол, предложив мне кресло для посетителей, когда спросил:
– Что привело вас ко мне, милое создание?
Ласковое «милая» в сочетании с его обворожительной улыбкой действовало на женщин как веселящий газ, он же оксид диазота или закись азота, химическая формула N2O применяется в качестве легкого наркоза. Сейчас ты перестанешь улыбаться.
– Сразу к делу, – сказала я. – Есть такая юридическая фирма «Гольдман и сын», слышали?
– Да, конечно.
– Значит, часто бываете в Израиле, потому что это тель-авивская фирма. Они только собираются открыть представительство в Москве. Гольдман, который сын, Яшка, мой жених. Для хорошего старта им требуется громкое дело. А тут как раз тетушка рассказала мне, как двадцать лет вы ее обворовываете, а я рассказала Яшке, он ухватился, разгорелся. Сами подумайте, каким может быть общественный резонанс. Журналы выходили, архив имеется, но по бумагам, по бухгалтерии, полная липа. В качестве свидетелей, а то и ответчиков весьма влиятельные лица. Журналисты ухватятся, им и платить не потребуется.
Секретарша принесла кофе, поставила на стол. Самохин, уже не улыбаясь, пододвинул чашку к себе и отхлебнул.
Прям как в кино. Есть такой прием: героиня, скажем, накапала герою валерьянки, у них продолжается диалог, в ходе которого выясняется, что сердечник полнейший мерзавец, героиня сама опрокидывает рюмку с лекарством. Или один герой другому налил водки, они спорят-спорят, и тот первый, что налил, сам же, в сердцах, выпивает.
Самохин взял телефон и набрал номер. Мой сотовый в пакете запел фрагмент из «Турецкого марша» Моцарта.
Штирлиц был на грани провала. Но тот же Штирлиц замечательно сказал, что
В голове у меня включился цитатник из «Семнадцати мгновений»:
–
