изображения всех известных человечеству пыток, часть из них была мне внове. Мы медленно шли вдоль витрины, поражаясь человеческой жестокости. Дальше шли серийные убийцы – такое выражение, кажется, еще не употреблялось, но они у нас, без сомнения, были, даже если и под другим названием. Джордж Смит, утопивший несколько несчастных невест, восседал на ванне, в которой, как нам рассказывалось, он и творил свои злодеяния. Был здесь доктор Хоули Криппен и Джон Хэйг, который со своей главной жертвой встретился в отеле «Онслоу-Корт», хорошо мне знакомом, так как располагался на той же улице, где жила раньше моя бабушка. Хэйг выбрал среди всех посетителей ресторана миссис Дюран-Декон, втерся к ней в доверие, а потом отвез за город и утопил в ванне с кислотой. Мы с Люси молча стояли, потрясенные видом этих невзрачных и совершенно обычных людей, которые совершили такие неслыханные зверства. Сегодня подобные выставки имеют комичный, даже гротескный колорит, ограждающий посетителя от мыслей о том, что все увиденное им – правда и все эти ужасные события произошли на самом деле, но тогда устроители руководствовались противоположным стремлением: показать все как можно реалистичнее, и впечатление врезалось в память надолго. Испытанное тогда вспоминается мне даже сейчас, через столько лет.
Наконец, в самом центре зала мы наткнулись на мрачный занавес с инструкцией отдергивать его только в том случае, если вы хорошо приготовились. Думаю, там еще было написано, что запрещено смотреть до шестнадцати лет или что-нибудь столь же соблазнительное. Меня заворожил сам занавес. Он был старый, потертый и грязный, каким завешивают химикаты в садовом сарае, и от этого становилось более жутко, чем если бы он был из щегольской алой парчи.
– Давай? – спросил я.
– Ты открывай. Я не хочу смотреть.
Люси отвернулась, но, конечно, не двинулась с места. Люди так говорят не потому, что намерены не смотреть, а потому, что не хотят брать на себя ответственность за ужасы, которые им откроются. Способ получать простые удовольствия, но сохранять при этом ощущение превосходства.
Я отодвинул занавес. И тут же меня настиг шок. Хотя вызван он был не видом молодой женщины, которая висела на железном крюке, пронзившем ее внутренности, и беззвучно кричала и корчилась в очень натуральной агонии. Это я мог вынести. Но я чуть не заплакал от боли, увидев Дэмиана, который стискивал в страстных объятиях Серену и так глубоко просовывал язык ей в рот, что бедняжке должно было нечем дышать. Впрочем, мне не показалось, что она сопротивляется его напору. Отнюдь. Серена вонзалась ногтями в спину Дэмиана, запускала пальцы ему в волосы, прижималась к нему всем телом, словно пытаясь слиться с ним в единое существо.
– Неудивительно, что на занавесе предостережение, – произнесла Люси, и они застыли, а потом посмотрели на нас.
Я лихорадочно подыскивал фразу, которая разом содержала бы в себе весь мой гнев на Дэмиана, мое разочарование Сереной и мое презрение к современной морали. Задача оказалась непосильной. По-немецки я бы еще, может, составил сложное слово, но английский более ограничен в возможностях.
– Даром время не теряете, – сказал я, что, конечно, не вполне соответствовало цели, которую я себе поставил.
Они уже оторвались друг от друга, и Серена приводила себя в порядок. Все ее движения ясно показывали, что ей крайне хочется попросить нас обоих, меня и Люси, ничего не рассказывать, но она, конечно, понимала, что просить об этом унизительно.
– Мы ничего не скажем, – проговорил я.
– Мне все равно, расскажете или нет, – с невероятным облегчением ответила Серена.
Дэмиан же сохранял свою всегдашнюю невозмутимость.
– Увидимся позже! – Он коротко приобнял Серену и носовым платком стер помаду со своих губ, после чего вернул платок в карман. Не сказав нам ни слова, он шмыгнул за занавес и исчез.
Звук записи О. С. Смита «Hickory Holler’s Tramp», которая пользовалась тем летом большой популярностью, внезапно заполнил пространство, составляя причудливый культурный контраст со всеми этими отрубленными головами, убийцами и несчастной жертвой, раскачивающейся на своем крюке. Но мы трое стояли и не двигались, пока не послышался шум и из-за занавеса не высунулось опостылевшее всем нам лицо Эндрю Саммерсби.
– Вот ты где! – воскликнул он, игнорируя нас. – Я тебя везде ищу. – Потом, глянув на нашу гротескную восковую подругу, скривился и рассмеялся: – Фу- у! Кто-то проснется утром с несварением желудка. – Он толкнул скульптуру, словно ребенка на качелях. Жуткая фигура медленно закачалась на веревке.
– Пошли танцевать! – предложила Люси.
И мы, не сказав Серене ни слова, оставили ее со своим благородным болваном, а сами отправились на темную маленькую площадку для танцев в тени гильотины, к которой два дюжих революционера привязывали французского аристократа в камзоле из дешевого вельвета. Из уютно задрапированного алькова на это безмятежно взирала вся французская королевская семья.
– У тебя все в порядке? – спросил я.
К моему удивлению, Люси чуть не плакала. Я не мог понять почему.
– Конечно в порядке! – в раздражении бросила она и резко задергала головой в такт музыке. Потом все же глянула на меня извиняющимся взглядом. – Не обращай внимания. Как раз когда я уходила из дому, пришли плохие новости, и сейчас вдруг вспомнилось. – (Я изобразил на лице приличествующую
