— Ни на что, — вставил Эйзр. — Дурак!
Норман Боукер кивнул, открыл было рот, но осекся, встал, отошел к холодильнику и засунул руку поглубже в лед. Часом раньше он уже успел раздеться до трусов и личного знака. В чем-то я ему завидовал, всем им завидовал. Их загару, мозолям и волдырям, историям, сплоченности. Да, я чувствовал к ним близость, но было и новое ощущение — отстраненности. Моя форма была накрахмалена, у меня была аккуратная стрижка, и от моей задницы ничем не воняло. Они все еще были моими друзьями, по крайней мере в каком-то смысле, но, едва покидаешь джунгли, товарищество выдыхается. Ты становишься гражданским. Ты утрачиваешь свое место в племени, право на кровное братство, и сколько бы ты ни старался, уже не сможешь делать вид, будто ты один из них.
Вот кем я себя чувствовал — гражданским, и от этого мне стало грустно. Раньше эти ребята были моими братьями. Мы любили друг друга.
Наклонившись, Норман Боукер зачерпнул пригоршню льда, который растер по груди, потом выудил бутылку пива и открыл ее.
— Это случилось под Ми Кхе, — негромко сказал он. — Был чертовски, убийственно жаркий день, и мы все жрали таблетированную соль, чтобы просто не терять сознания. Даже дышать было нелегко. Все валялись в тени, дожидаясь вечерней прохлады, а потом вдруг кто-то спросил: «Эй, а где Морти?» Тогда лейтенант пересчитал всех по головам, и знаете что? Ни следа Морти.
— Пропал, — вставил Эйзр. — Раз и нет! Испарился, черт возьми, Морти!
Норман Боукер кивнул.
— Так вот, выслали два поисковых патруля. Ничегошеньки. Ни следа. — Прервавшись, Боукер полил тоненькой струйкой пива волдырь и слизнул жидкость. — К тому времени почти совсем стемнело. У лейтенанта Кросса едва истерика не случилась. Ты же помнишь, каков он, да? А затем, угадай что?
— Объявляется Морти, — произнес я.
— В точку, дружище. Объявляется Морти. Мы его едва как «погибшего в бою» не списали, а он взял и объявился.
— Мокрый до нитки, — вставил Эйзр.
— Эй, послушай…
— Ладно, но давай, рассказывай.
Норман Боукер нахмурился.
— Мокрый до нитки, — повторил он. — Оказывается, идиот пошел купаться. Можешь в такое поверить? Он в одиночку ушел из лагеря, прошагал пару километров, нашел реку, разделся, залез в воду и начал плавать долбаным брассом или еще каким расфранченным стилем. Ни кого-нибудь для охраны, вообще ничего. Угу, придурок просто залез голышом в реку.
— Жаркий день, — ухмыльнулся Эйзр.
— Не настолько же, — подал голос Дэйв Дженсен.
— Но ведь жаркий же.
— Картину сечешь? — продолжал Боукер. — Мы же про Ми Кхе говорим, там узкоглазые повсюду, а дурак решил искупнуться!
— Безумие, — сказал я.
Я обвел взглядом барак: тут было двадцать или тридцать парней, одни пили, другие уже отключились, но Морти Филлипса я среди них не нашел.
Боукер улыбнулся. Потянувшись, он положил руку мне на колено и сжал.
— В том-то и соль, дружище. Нет больше Морти.
— Как нет?
— Вся его удача вышла, — произнес Боукер. Его рука еще лежала у меня на колене, теперь легкая как перышко. — Несколько дней, может, неделю спустя ему стало круто нехорошо. Все время блевал, температура зашкаливала. Нет, он взаправду заболел. Джордженсон сказал, он, наверное, гнилой воды наглотался, пока плавал. Подцепил какой-нибудь вьетконговский вирус.
— Бобби Джордженсон? — переспросил я. — Где он?
— Остынь.
— Где мой добрый друг Бобби?
Норман Боукер прищелкнул языком.
— Так ты хочешь дослушать? Да или нет?
— Конечно, хочу.
— Тогда слушай. Морти заболел. Заболел так, что и помыслить страшно. Зверюга, а не болезнь: парень не может ни говорить, ни ходить, даже пернуть не может. Ничего не может. Точно его парализовало. Может, это был полиомиелит.
Генри Доббинс покачал головой.
— Не полиомиелит. Ты чего-то напутал.
— Я сказал — может быть.
