— Не может, — отрезал Доббинс. — Только не полиомиелит.
— Да ладно, — не унимался Боукер, — я просто повторяю, что Джордженсон сказал. Может, чертов полиомиелит. Может, та странная слоновья болезнь. Слоновья задница или что там еще.
— Ну да, но не полиомиелит.
Сидевший один у стены, Эйзр усмехнулся и щелкнул пальцами.
— Вот тебе и вся соль, — сказал он. — Не трать удачу по мелочам. Экономь.
— И то верно, — откликнулся Митчелл Сандерс.
— Черед Морти пришел, — добавил Дэйв Дженсен.
— Даже с запозданием, — вздохнул Сандерс.
Норман Боукер серьезно кивнул.
— И как можно было такого дурака свалять? Нельзя просто так разбрасываться удачей.
— Аминь, — откликнулся Сандерс.
— Долбаный полиомиелит, — вставил Генри Доббинс.
На какое-то время все притихли. Не было нужды говорить, потому что думали мы все одно: про Морти Филлипса и про то, как помогает или не помогает тебе удача и как невозможно просчитать шансы. Существует миллион способов умереть. Например, от пули. А еще есть мины-ловушки и противопехотные мины, гангрена и шок, и полиомиелит от вьетконговского вируса.
— Где Джордженсон? — спросил я.
И еще одно. Трижды в день, чем бы я ни занимался, я должен был всё бросать, искать укромное место, спускать штаны и наносить антибактериальную мазь. От нее на штанах оставались следы, огромные желтые пятна, поэтому, естественно, меня преследовали шутки. Одна была про затянувшееся стояние в карауле, другая — про геморрой, остальные — еще более глупые и совсем не смешные.
В первый день по прибытии «Альфы» я так и не наткнулся на Бобби Джордженсона. Ни во время кормежки, ни в клубе, ни даже на пьянке в бараке роты «Альфа». В какой-то момент я едва не пошел его искать, но мой друг Митчелл Сандерс сказал, мол, забудь.
— Оставь всё как есть, — произнес он. — Парнишка, конечно, напортачил, но, не забывай, он же зеленый был. Совсем желторотый, помнишь? Дело в том, что сейчас у него гораздо лучше получается. Да брось, парень свое дело знает. Думай, что хочешь, но он отлично ухаживал за Морти Филлипсом.
— И потому все в порядке?
Сандерс пожал плечами.
— Люди меняются. Разные ситуации. Неприятно это говорить, старик, но ты отстал от жизни. Джордженсон… он теперь свой.
— А я нет?
Сандерс с минуту на меня смотрел.
— Нет, — сказал он. — Наверное, нет.
Напряженно, с прямой спиной, как совсем чужой, Сандерс отошел в другой конец барака, лег на койку и сделал вид, что читает журнал.
Я почувствовал, как во мне что-то всколыхнулось. Это был гнев — отчасти, а еще это было ощущение чистой и бесконечной утраты: я больше не свой. Они были солдатами, а я — нет. Через несколько дней они соберут снаряжение и вернутся в джунгли, а я буду стоять на взлетном поле и глядеть, как они уходят, а когда они исчезнут из виду, проведу день, загружая боеприпасами вертолеты, пока не настанет время идти смотреть кино, или играть в карты, или напиваться, чтобы заснуть. Забавно, но мне почудилось, что меня вроде как предали.
Я долго смотрел на Митчелла Сандерса.
— Лояльность, — пробормотал я. — Такие уж друзья.
На другое утро я все-таки я столкнулся с Бобби Джордженсоном. Я загружал на взлетной площадке ящики в «Хьюи», и когда последняя «стрекоза» взлетела, я, застегивая рубашку, оглянулся и увидел, что он стоит, прислонясь к моему джипу, ждет меня. Вот так сюрприз! Он казался меньше, чем я помнил: мелкий такой хорек, недомерок.
Поймав мой взгляд, он нервно кивнул.
— М-да, — протянул он.
Сначала я просто смотрел на его ботинки. Ботинки… их я помнил с того момента, как меня подстрелили. Я где-то у Сонг Тра Бонг, во мне пуля, боль мучительная, но по какой-то причине в памяти у меня застряла девственная кожа его отличных новеньких ботинок, только-только с фабрики, ни царапин, ни пыли или красной глины. Ботинки были из тех ярких деталей, которые невозможно забыть. Как камешек или травинка — ты только смотришь во все глаза и
