женщин этим страдает, я не ощущала бы себя такой одинокой, напуганной и отрешенной. Я бы удивилась, узнав, насколько это распространенный случай, может быть, эта информация так или иначе помогла бы мне, думаю, что действительно помогла бы. Думаю, что мне было бы легче пережить это, знай я, что таких, как я, многие тысячи, что я не одна-одинешенька. Страшнее всего было то, как незаметно она подкралась ко мне, накинув свою черную вуаль на мою голову так, что я не могла видеть, что происходит.
– Вы понимаете, что это болезнь? – снова и снова спрашивала меня врач-психиатр практически еженедельно с тех пор, как я приехала сюда, но, по правде говоря, я просто никогда не верила ей. Наверное, я не могла поверить в то, что болезнь может стать причиной такого кошмарного состояния. Я не желала избавляться от чувства вины. Сегодня я рассказала ей о книге и о том, что я начинаю кое-что понимать.
19
Джессика быстро обежала кухонный стол, услышав, как скрипнула входная дверь.
– Папочка дома! Эй! Папочка дома! Быстрей, быстрей, иди сюда, давай спрячемся. – Она схватила Лилли, верещащую от восторга, побежала по лестнице наверх и прыгнула на кровать. Натянув простыню на голову, она обхватила дочь руками, вдыхая ее запах, она прижимала ее к груди, обнимая, как мягкую подушку. Лилли хихикала и сучила ножками.
– Где мои красавицы? – позвал Мэттью, распахивая перед собой дверь и ставя портфель на пол.
Джессика слышала, как он бросил ключи на пристенный столик и на цыпочках прошел на кухню. Потом она услышала стук обручального кольца о перила и звук его шагов по лестнице.
– Так… они в спальне! – крикнул он.
В ответ Лилли взволнованно завопила.
– О, дорогуша, думаю, мне придется поколотить этот весьма комковатый матрас. Вот так! – Мэттью осторожно стукнул по кровати слева от жены, которая так же, как их дочь, фыркнула от удовольствия.
– О нет, Лилли, он нашел нас! – Джессика согнула ноги, чтобы не толкнуть Мэттью.
Зарычав, он просунул голову под простыню.
– Вот вы где! – Он заполз под одеяло и улегся рядом со своими девочками в их импровизированном укрытии. – Как прошел день?
– День прошел хорошо! Лилли ходила вокруг стола, а я ее только слегка поддерживала. И она распробовала брокколи, когда я сказала ей, что это маленькие деревья, а она – великан, который срывает их и пожирает все целиком! А теперь, внимание, барабанная дробь, она сказала «носок»!
– Носок! Как чудесно! – Мэттью поднял дочь и поцеловал ее ножку. – По крайней мере, мы знаем, что, когда мы выпустим ее в большой мир, ее пальчики всегда будут в тепле. – Он улыбнулся.
– Эй, мы ее пока не выпускаем, ей всего девять месяцев. Думаю, у меня будет время подумать об этом в следующие двадцать девять лет и два месяца.
Сбросив простыню, Мэттью сел на кровати, а Лилли, забравшись на маму, дотянулась до лампы на прикроватном столике.
– О нет, нельзя, маленькая проныра! – Джессика оттащила ее назад и, встав, шлепнула Лилли по попе. – Ну-ка, живее, Лилли Роуз, нам нужно накрыть стол и охладить вино, потому что, когда ты заснешь, я собираюсь изнасиловать твоего папочку, да, изнасиловать! Я изнасилую этого глупца!
Лилли смеялась.
Расстегнув рубашку, Мэттью стянул галстук.
– Скоро тебе придется следить за своими словами в ее присутствии. Она повторяет все, что ты говоришь! – Он рассмеялся.
– Любимый, ей удалось сказать всего лишь «носок». Думаю, до изнасилования еще далеко.
– Ок! – выкрикнула Лилли и захлопала в ладоши.
– Довольно похоже! – ухмыльнулся Мэттью.
– И я приготовила ужин. Пока мы болтаем, большая жирная курица жарится в духовке, а еще есть картофельное пюре и овощи, остается только полить их подливой.
– Ну и гадость! – засмеялся Мэттью.
– Да, куча гадости!
Повернувшись, Джессика посмотрела на своего любимого. Антидепрессанты в сочетании с консультациями психотерапевта и продуманными приемами релаксации, предложенными Пазом, оказывали свое действие. Всего три месяца назад, когда они с Полли рыдали на пляже, Джессика не могла представить себе, что все так изменится. Но с тех самых пор, как доктор сказал: «У вас послеродовая депрессия», словно тяжесть свалилась с ее плеч. Джессика перестала грустить и не испытывала стыда, она чувствовала облегчение. Большое-большое облегчение. Какой-то разумный, сведущий в медицине и опытный человек дал название тому, что разрушало ее, и не только дал этому название, но определил, что это болезнь. Она была больна. Не сошла с ума, а заболела.
Они с Мэттью держались за руки, и слезы текли у них по щекам, когда врач объяснял им, какое действие оказывает на человека эта болезнь. Он рассказал, что чаще всего она вызывает изменения на гормональном уровне и поражает от десяти до пятнадцати процентов недавно родивших женщин.
