глаза закатились, страшная судорога сводит лицо, и все тело его дрожит.
Дин-дон, дин-дон.
Еще темнее и еще теснее, и это комната в Петрограде, и за окном стреляют. Ему двенадцать лет. Ему страшно. Где родители? Почему их нет? Господи, почему их нет, думает Гельмут, ведь на улице стреляют, ведь что-то страшное, непонятное происходит, что это, почему стреляют, — может быть, именно поэтому он дрожит, стуча зубами, может быть, поэтому так трясется кровать, на которой он уснул?
Дин-дон, дин-дон, и просторная детская комната в Оренбурге: желтые обои, большая хрустальная люстра, плюшевый мишка на подоконнике, и в кроватке спит ребенок, и это он, и скоро придет мама, а за окном уже начинает светать, и птицы поют, но что-то непонятное и страшное вдруг надвигается, и у ребенка дрожат и синеют губы, и он начинает задыхаться во сне.
И в дверь стучат.
Часы перестали бить.
Гельмут лежал на своей кровати в московской квартире. Ветер из форточки развевал занавески.
Подушка была мокрой от пота. Пальцы крепко вцепились в рукоять револьвера. Он открыл глаза — а закрывал ли он их? — и сел на край кровати.
Что происходит опять, черт возьми.
В дверь комнаты снова постучали.
Голосов за окном не было слышно.
Гельмут встал и пошел к двери.
ВЫПИСКА
из протокола допроса подозреваемого в шпионаже Гельмута Лаубе
от 13 августа 1941 года
ВОПРОС. Еще такой вопрос. Когда вы делали это… На станции Калинова Яма. То есть, когда вы совершили это. Вы что-нибудь чувствовали? Это не совсем по делу, просто мне интересно.
ОТВЕТ. Я не могу понять, что чувствовал. Не знаю.
ВОПРОС. Вы даже не пытались замести следы. Просто ушли. Вы же прекрасно понимали, что вас заметит первый же постовой.
ОТВЕТ. Да. Если честно, я не очень понимал, что делаю.
ВОПРОС. И чемодан с шифром и передатчиком оставили в номере. О чем вы думали? Я впервые встречаю разведчика, который так безалаберно относится, кхм… Ко всему. У вас были какие-либо намерения или планы относительно того, что дальше? Куда вы собирались идти?
ОТВЕТ. Я не знаю. Я просто ушел из номера. Я шел куда-то вперед, не особенно различая дороги.
ВОПРОС. Старушку на переходе напугали до полусмерти. Ну как так можно?
ОТВЕТ. Извините.
ВОПРОС. Может быть, вы думали, что это сон?
ОТВЕТ. Я не знаю.
ВОПРОС. Вы не знаете, что думали в тот момент?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Чего вы хотите сейчас?
ОТВЕТ. Поскорее забыть все это.
ВОПРОС. Что именно? То, что вы сделали на станции Калинова Яма, или ваши сны?
ОТВЕТ. Все.
ВОПРОС. Вы ответили с такой решительностью, будто не боитесь смерти. Вы что, не боитесь смерти? Вы не боитесь, что вас, как вы сами сказали, шлепнут завтра-послезавтра?
ОТВЕТ. Мне странно говорить это, но не боюсь.
ВОПРОС. Эх, Гельмут, знали бы вы, как устал я тут с вами разговаривать. Ночь уже вовсю. Мне бы к жене, к детишкам, в уютную кроватку, знаете. Хотя откуда знаете, у вас нет жены и детишек, вам не полагается, наверное. А вот сижу — и мне интересно с вами говорить. Вы странный. И этим интересны.
ОТВЕТ. Я тоже устал. Я спать хочу.
ВОПРОС. Снов не боитесь?
ОТВЕТ. Боюсь.
