– Где я ее буду кипятить!
– На собственном доме, разумная моя! Вон сколько огня! Ставь ведро на головехи, оно враз согреется.
– Чистые простыни и пеленки в сундуке лежат, – еле вымолвила испуганная Мэри, заворачивая сына в подол. – Я уже давно все приготовила. А Фима, что ли, умер?
– Не переживай, умница заботливая, – шептала побледневшая Фрейда, держась за забор. – Гришенька, полей водичкой на моего внука.
Гриня даже не понял с первого раза, что от него требуется. С выпученными от страха глазами он метался между родственниками и не знал, кому начинать оказывать помощь в первую очередь. Он схватил валяющееся на земле пустое ведро и стал трясти им над лицом юного папаши. Несколько крупных капель плюхнулись на нос и губы, но и этого хватило, чтобы Фима пришел в чувство.
– Живой! – радостно закричал Гришка. – Ты чего завалился и всех напугал! У нас и без тебя дел хватает. Вставай, успокой Мэри. Видишь, она плачет от страха.
Фима медленно приподнялся и на четвереньках дополз до жены. Сообща невестку с ребеночком уложили на телегу, подбросив туда для мягкости побольше соломы и лоскутное одеяло. Какая-никакая, а кровать. Мэри ласково прижала малыша и дала ему грудь.
– Можно на него еще раз посмотреть? – попросил Фима.
– Конечно, только больше не падай в обморок.
– Обещаю. Мэри, а с нашим сыном все нормально?
– Думаю, да. Сейчас послед отойдет и можно будет перевязывать пуповину. Мне так мама объясняла.
Фима осторожно приподнял уголок льняной простыни. Новорожденный преспокойно лежал и сосал грудь, обхватив ее маленькой сморщенной ручкой. Фима лег рядом с женой и закрыл от счастья глаза.
– Ой-ой-ой, какое непоправимое горе! – завизжала от страха Лея, увидев лежащих рядом супругов с окровавленной простынью. Сгорели все разом! Померли миленькие!
– Тфу на тебя, дурная баба, – оборвал бурные фантазии Хацкель. – Слава Богу, все живы и даже еще больше!
– Это как? – оторопела Лея.
– Внук у меня только что родился.
– Ой, что творится в адском ужасе! Все кругом горит, а в это время душа новая на свет является! И нет ей никакого дела до того, вовремя она или малость поторопилась.
– Дети лучше знают, когда им появляться. Он пришел на смену мне, – еле слышно проговорила Фрейда.
– Мама, зачем такое говорите своим языком! Хоть вы пожалейте нас. Мы и так перепугались до последней организменной клеточки. Щас умоемся и сразу же увидете, какие мы бледные не меньше вас.
– Мама знает что говорит. Не пережить мне сегодняшней беды.
– Уважаемая Фрейда, гоните от себя поганые мысли. Вы сейчас как мой Барух думаете. Половина хаты спалилась, а он от такого печального вида тоже помирать собрался. Сидит, смотрит на дом и плачет. Говорит, не восстановить нам теперь нашу прошлую жизнь. Прям накричать на него хочется, как плохо мне, – снова заревела Лея.
– Тихо, тихо, – обняла подругу Белла. – Вы живы, мы – тоже, а имуществом снова обрастем.
– Я понимаю, беда большая в штетле. Народ криком кричит, к похоронам готовится. Почти ни одного дома не осталось, куда бы ни заглянула беда. Сколько дел предстоит сделать до холодов! Каждые руки на счету. И вы, уважаемая тетя Фрейда, тоже так думайте. Потом помрете, когда ваша помощь будет уже не нужна.
– Это значит, мне нужно жить вечно, – попыталась пошутить Фрейда. – Хотя, твоя правда, нельзя мне сейчас помирать.
– Ладно, миленькие мои, пошла я домой, которого нет и неизвестно, будет ли уже. Кому-то зори, а кому – зарницы, – снова запричитала Лея, утирая слезы. – Ой, что же это я только о своем, а про ребеночка совсем забыла спросить. Как мальчика назовете?
– Яков, – ответил за всех Хацкель. – Достойное имя, и очень уж ему подходит. Родился так, что еле успели его за ногу поймать.
– Это он у вас шустрый и любопытный вдобавок. Сильно уж ему захотелось светопреставление своими глазами посмотреть. Мэри, когда отойдет послед, закопайте его в землю, а потом на этом месте дубок посадите. Была бы девочка – ей березку или рябинку, а мальчику – обязательно дубок, шобы сильный и здоровенький был на всю жизнь.
Ночь Разумовские пережили в хлеву, каким-то чудом уцелевшем во время пожара. Как он с соломенной крышей мог не сгореть, оставалось для всех загадкой. Только для Фрейды было все предельно ясно.
– Милость это Божья над нашей семьей и любовь безграничная, – укоряла она за непонимание родных. – Где бы наш Яшенька сейчас жил, не будь сарая? Гриня, ты Фиму давно видел?
– Только что. С папой Хацкелем разговаривает. Решают, то ли дом начинать строить, то ли уезжать в соседний штетл.
– И что говорит мой сын?
