лишь в относительно небольшом круге жанров, ориентированных на современное содержание, и создающих иллюзию истинности происшествия. Ср.: 'Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов, истинная повесть' (ч. I-IV. СПб., 1791-1792). Такое название возможно было в бытовой повести, содержащей элементы сатирического нравоописания и морализма (в этом случае оно конструировалось из двух частей, соединенных союзом 'или', - собственного имени героя и некоторой моралистической сентенции или функционально ей равного элемента, ср.: 'Два Ивана, или Страсть к тяжбам', 'Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова' Нарежного [1814], 'Памела, или Награжденная добродетель' Ричардсона [1740]. Отсутствие 'или' указывало на то, что повествование имеет психологический (например, 'Жизнь и мнения Тристрама Шенди, дворянина' Стерна 1760-1767) или приключенческий характер (ср.: 'Странные приключения Дмитрия Матушкина, российского дворянина'. М., 1796, анонимно). Романтическое повествование предпочитало выносить в заглавие только имя героя. Байрон в 'Чайльд Гарольде' специально включил в III строфу первой песни рассуждение об отсутствии указаний на фамилию героя ('Зачем называть, из какой он был семьи? Достаточно знать, что его предки были славны и прожили свой век, окруженные почестями...').
После EO названия такого типа (имя и фамилия 'Анна Каренина' - или только фамилия - 'Рудин', 'Обломов') сделались традиционными. Однако для читателей времени появления пушкинского романа такой тип заглавия был неожиданным и оставлял возможность для различных жанровых реализаций.
Имя 'Евгений' воспринималось как значимое и было окружено ярко выраженным смысловым и эмоциональным ореолом. Начиная со второй сатиры А. Кантемира, Евгений (греч, 'благородный') - имя, обозначающее отрицательный, сатирически изображенный персонаж, молодого дворянина, пользующегося привилегиями предков, но не имеющего их заслуг (ему противопоставлен у Кантемира Филарет - 'добродетельный', незнатного происхождения, но герой и патриот). Сатирический образ щеголя-дворянина дается также в романе А. Е. Измайлова 'Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества' (ч. 1-2, 1799 - 1801). Детали работы П над первой главой позволяют говорить о его знакомстве с романом Измайлова. Полное имя Измайловского героя Евгений Негодяев - лучше всего характеризует природу той сатирической маски, с которой в литературе XVIII в. связывалось имя 'Евгений'. Показательно, что, давая герою 'Медного всадника' то же имя, П сохранит семантику утраты. Однако если в моралистической литературе XVIII в. 'Евгений' - это благородный, утративший душевное благородство, то герой 'Медного всадника' - обедневший потомок родовитых предков.
Литературная семантика имени 'Евгений' была сатирической и расходилась с бытовой. Здесь 'Евгений' воспринимался как в известной мере 'монашеское' имя, которое давалось при пострижении в замену таких имен, как Ефимий, Евстигней и др. Ср. игру этими двумя смысловыми оттенками в письме П к Вяземскому 7 ноября 1825 г.: 'Архиерей отец Еугений принял меня как отца Еугения' (XIII, 240). Зд. двойное противопоставление: отец (духовный) отец (автор, Евгений ('монашеское имя' в бытовой традиции) - Евгений ('сатирическое' имя в литературе).
Фамилия героя была сконструирована П необычно для литературы той поры. Если герой имел фамилию (что сразу же давало ему черты национальной и эпохальной конкретности, связывая с русской, послепетровской культурой), то принцип наименования, как правило, был таков: коренная часть фамилии, значимая, соотнесенная с характером, + суффикс и окончание, воспринимаемые как признак русской фамилии: 'Негодяев' для негодяя у Измайлова, 'Чистяков' для чистого сердцем, хотя и заблуждающегося героя у Нарежного, 'Мечин' для лихого рубаки, 'Ничтович' для скептика, 'Стрелинский' и 'Гремин' для гусар у А. Бестужева-Марлинского. Избирая фамилию для своего героя, П отказался от принципа значимости, однако сохранил представление о том, что она должна иметь специфические черты литературности и, напоминая реальные фамилии, одновременно быть невозможной вне художественного текста. Оттенок 'поэтичности' таких фамилий, как Онегин или Ленский, возникает за счет того, что в корне их повторяются названия больших русских рек, а это решительно невозможно в реальных русских фамилиях пушкинской поры. Среди русских дворянских фамилий начала XIX века имелась определенная группа, производная от географических наименований. Это были, в первую очередь, княжеские фамилии, производные от названий городов и уделов. В XVIII в. возможно было образование реальных фамилий от названий поместий. Однако большие реки в России никогда не составляли собственности отдельных лиц или семей, и естественное возникновение фамилий от гидронимов было невозможно. Фамилии типа 'Онегин', 'Ленский', 'Печорин', 'Волгин' (Бестужев-Марлинский А. Второй вечер на бивуаке, 1823) были построены по модели реальных фамилий типа 'Мещерский', 'Можайский', 'Звенигородский', 'Барыбин', но в корневой части содержали названия больших русских рек, никогда не принадлежавших ни к чьей вотчине 1.
1 Возможны фамилии от гидронимов - небольших озер (Кашинские от озера Кашинского) или рек (Нелединские от р. Неледины, притока Мологи, на которой находились их вотчины) (Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., 1974, с. 142, 217), полностью расположенных в пределах владений данной семьи. Однако и этот случай весьма редок. В дальнейшем фамилии типа 'Ленский' или 'Волгин' могли появляться как искусственные (у артистов, незаконных детей, в качестве псевдонимов).
Известна 'театральная' фамилия Ленский, которую носил московский артист Д. Т. Воробьев; в мемуарах А. О. Смирновой упоминается 'Ленский, незаконный сын Фомы Лубенского' (Смирнова-Россет А. О. Автобиография. М., 1931, с. 161). Наконец, в бытовом контексте фамилия Ленский могла восприниматься как польская (П был знаком с Адамом Ленским, который чуть было косвенно не сделался причиной дуэли поэта с Соллогубом), хотя в тексте романа ассоциации этого типа автором не предусмотрены ('гидронимический' ряд: Онегин - Ленский снимает оттенок 'полонизма').
Ассоциируясь с героическими прозвищами типа 'Донской' или 'Невский', которые фамилиями не были и фамилий не образовывали, наименования типа 'Онегин' создавали литературный образ реальных фамилий.
Принцип образования условно-русских фамилий от названий рек прежде всего был реализован в комедии - жанре, в котором вопрос о соотношении литературных и бытовых имен начал обсуждаться еще в середине XVIII столетия. П явно учитывал опыт построения имен в комедиях: так, фамилия Ленского встречается в 'Притворной неверности' Грибоедова (1818), а Онегин упоминается в комедии Шаховского 'Не любо - не слушай, а лгать не мешай' (1818). По той же модели образовывались часто и искусственные 'театральные фамилии', служившие сценическими псевдонимами.
Такие фамилии, как Онегин, Ленский или Печорин, имели отчетливо-литературный, а не бытовой характер (могли встречаться например в драматургии) и звучали для уха читателя той поры совершенно иначе, чем, например Ростов из 'Войны и мира' или Серпуховский из 'Холстомера'. Во втором случае читатель ощущал натуральность фамилий, это были фамилии, которые могли существовать в реальности. В первом же он отчетливо ощущал момент литературной стилизации реальной русской фамилии. Встречающееся упоминание того, что в начале XIX в. в Торжке проживал булочник Евгений Онегин, если не является плодом вымысла или легенды, вероятно, случайное совпадение. Если же П слыхал об этом, то имя провинциального пирожника могло запомниться ему лишь как курьез.
Роман в стихах. - Такое определение жанра EO впервые было высказано П в письме Вяземскому от 4 ноября 1823 г.: '...я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница. В роде Дон-Жуана - о печати и думать нечего...' (XIII, 73). В печати подзаголовок 'роман в стихах' впервые появился в 1825 г., на титуле первой публикации первой главы EO.
Pйtri de vanitй... [франц. проникнутый тщеславием...] - Эпиграф впервые появился в публикации 1825 г. и был отнесен к первой главе. Как эпиграф ко всему произведению - впервые в 1833 г., в первом отдельном издании EO. Помета 'извлечено из частного письма' фиктивная, автор текста эпиграфа - П. Характеристика героя как 'проникнутого тщеславием', возвышающегося над уровнем посредственности и равнодушного к морали дает лишь одну из его возможных оценок, а не всестороннюю интерпретацию. В первом издании главы, вышедшем отдельной книжкой, эпиграф входил в полифоническое окружение. Рядом с ним выступали, освещая с иных точек зрения текст первой главы, 'Разговор книгопродавца с поэтом' и 'Предисловие', в котором П, предвосхищая образ Белкина, являлся под маской постороннего издателя ('Звание издателя не позволяет нам ни хвалить ни осуждать сего нового произведения - Мнения наши могут показаться пристрастными...' - VI, 527-528). См.: Алексеев М. П. Заметки на полях. Временник Пушкинской комиссии 1974. Л., 1977, с. 98-107.
Не мысля гордый свет забавить... - Посвящение обращено к Петру Александровичу Плетневу (1792 -
