всегда мечтал об этом?
– Я мечтал, – он задумчиво проводит кончиками пальцев по панели станка, – чтобы отец мной гордился. А он посчитал меня недостойным продолжать его дело, – Марк усмехается, а я молчу, не сводя глаз с такого близкого, но такого далекого мне мужчины. – То ли дело Крис. Вот только Крис никогда не хотел быть Ямпольским.
– Странно, если учесть, что ваша фамилия известна благодаря Крису.
– Просто он очень любил маму и не смог отказать ей в последнем желании. Идем?
Мы возвращаемся в мастерскую, где на рабочем столе я замечаю фарфоровую куклу в вечернем платье – собственную копию. Вот это да! И когда только успел? Видно, что кукла сделана недавно и даже слегка не завершен образ. Но спрашивать, что его вдохновило, – не стала. Расчищаю себе рабочее место. Скручиваю волосы на затылке и закалываю кисточкой. И только тогда понимаю, что коробки с осколками нет.
Смотрю на Марка, рассматривающего эскизы.
– Разбитое нельзя клеить, – говорит он, поймав мой взгляд. – Особенно кукол. Это как труп оживить. А вот создать заново…
И он раскладывает на столе эскизы цыганки, замершей в пируэте.
– Дядя Боря заставлял меня делать чертежи всего, что возникает в голове, – говорит Марк задумчиво. – Привык вот.
– Значит, начнем с Эсмеральды.
– Почему Эсмеральда?
– Ну это единственная цыганка, которую я знаю, – пожимаю плечами. – А без имени как-то нехорошо. Неправильно, что ли. Поможешь?
Бросаю беглый взгляд на сосредоточенного Марка. Вот только смотрит он совсем не на эскизы. И под его цепким взглядом становится неловко и жарко. И это сбивает с толку, но без него я не справлюсь.
– Конечно, помогу. Командуй.
И понеслось. Мы творим Эсмеральду по деталям. Изящные босые ножки, алое платье, выгнутые руки, смоляные волосы. Вылепить, обжечь, сгладить неровности, подарить цвета. Каждую деталь осторожно, на кончиках пальцев, будто целуя, чтобы не лопнула, не упала, потому что делать заново – немыслимо. И я завороженно наблюдаю за руками Марка, вычерчивающими точные изгибы, слушаю его наставления, следую за его пальцами. И вдвоем творить настолько легко, что я не замечаю, как пролетает время. Как рядом возникают чашки с ароматным кофе, всегда горячим и невероятно сладким, и необыкновенно вкусные булочки, как утро подкрадывается серым рассветом и как Эсмеральда оживает.
Как она пляшет возле костра на мостовой в окружении зевак, как очаровывает своей необузданной красотой. И я не могу оторвать глаз от ее завораживающего танца, стремлюсь пробраться сквозь толпу. Ближе к цыганке, кружащей вокруг костра. И я почти дохожу, как осторожное прикосновение возвращает меня в мастерскую. Оказывается, солнце уже настырно светит в окна, Эсмеральда замерла в пируэте под лампой, а я успела заснуть.
– Спи-спи, – шепчет Марк, подхватывая меня на руки. И я обнимаю его за шею, склонив голову ему на плечо, и выполняю его приказ – сплю.
Уже оказавшись в кровати, снова открываю глаза. Марк сидит рядом и прощается молча. По глазам вижу, как он пытается запомнить меня в этот момент.
– Уже пора?
– Самолет через три часа, – в голосе сожаление. – Спи. Я вернусь.
Легкий поцелуй в кончик носа.
– Марк, – зову на грани яви и сна, – обещаешь?
– Обещаю, – тихое в ответ.
Часть 20
Марк. Сейчас
Перед вылетом Марк приезжает на кладбище. Снег валит крупными хлопьями, укрывает темные надгробия девственно-белым покрывалом. Он идет не спеша. От центральных ворот мимо часовни и старых деревьев, петляя между новыми и покосившимися памятниками, с силой опираясь на трость и сжимая букет роз. В нескольких шагах от беседки с мраморными стелами он останавливается. С черного мрамора на него смотрит его дочь, а на снегу – букет свежих белоснежных лилий. Марк подходит ближе, кладет свой букет рядом с братовым. И смотрит. Долго смотрит в синие глаза Лизы. И сердце сжимается от глухой тоски.
– Прости, – произносит с трудом. Впервые за семь лет. И ветер скрипит ветками чуть наклонившейся березки. Дышит в лицо морозом. Марк прикрывает глаза, внимая ветру. – И его прости, – снова срывается с губ. – Он не со зла, принцесса моя. Ему тоже очень плохо, – и ветер бросает горсть снега, растрепывает нежные цветы, и затихает, забирая с собой снежную круговерть. – Спасибо, – едва слышно.
