– А вы давно знакомы с Марком? – не удерживаюсь от шанса узнать что-то большее о муже.
– Лет двадцать, наверное, – немного подумав, отвечает Егор, смывая пену с холки Зевса. – Нас его брат познакомил. Мы с Крисом выросли вместе.
– Вы тоже сирота?
Егор улыбается мрачно.
– Хотелось бы, но, увы. А Марк меня приютил, можно сказать, когда я оказался в трудном положении. Дал кров и работу, – он разводит руками, будто хочет обнять всю конюшню.
Он много рассказывает о лошадях, проводит экскурсию, а потом я еще долго гуляю по парку. И день проходит незаметно. Уставшая, падаю на кровать, желая только одного – уснуть.
Но сон не идет. И мысли странные лезут в голову.
Я так и не съездила к Кате, не позвонила Марку, а стоило. День провела на конюшнях, а вечером долго бродила по парку. Теперь я не сходила с тропинки и все время не выпускала из виду серую глыбу поместья. А то в прошлый раз так догулялась, что заблудилась, попала под дождь, промокла. А потом неделю провалялась в горячке с воспалением легких. Помню, как открыла глаза и первое, что увидела – стены больничной палаты. В тот же вечер Марк забрал меня домой.
Подхожу к окну, за которым искрится в лунном свете снег.
Марьяна рассказывала, сколько времени Марк проводил в больнице. Переживал. Похудел. Потому что волновался за меня и за Катю. Оказалось – ее похитили.
Крис сходил с ума. Я видела его лишь однажды за то время. Марк встречался с ним, чтобы выяснить, как движутся поиски. Он осунулся и стал еще злее. В серых глазах – лихорадочный блеск и щетина на лице. Еще недавно отутюженный и выхоленный, сейчас он походил на бродягу, даже брендовая одежда не спасала от этого ощущения. Помятый, он все равно оставался хищником, только его загнали в угол и опрокинули на спину. А он выцарапывал свое право на жизнь.
Крис был недоволен нашим появлением, много курил и без конца повторял какие-то стишки, пытаясь уловить в них смысл. Этими детскими стишками были исписаны горы листов – я видела их. В них не было ничего опасного, обычные считалочки. Кроме одной. Ее Катька очень часто повторяла. Вклинивала удачно в разговорах по фразочке. Раньше. В студенческие годы. А потом я написала на них музыку. И она пела эту странную песенку про грустного клоуна. Говорила, что когда-то сочинила ее для близкого человека. Я спрашивала, но она все время отшучивалась. И я рассказала Крису. А через несколько дней он нашел Катю. Нашел и запер в клинике, а сам уехал. Я просила Марка забрать ее в самый первый день, убеждала, что ей не станет там лучше, но Марк решил, что Кате нужна медицинская помощь.
А теперь сам захотел ее забрать. Пытался. Но врачи не отдавали. Марк считал, что Крис запретил. Не понимал только – зачем, если бросил.
Я вздыхаю, забираюсь на подоконник. Укутавшись в плед, так и просиживаю, пока не начинает сереть.
С первыми робкими лучами солнца набираю номер Марка. Он отвечает сразу, будто только и ждал моего звонка.
– Привет. Что делаешь? – спрашиваю на одном дыхании и тут же понимаю, какую глупость сказала. Что можно делать в шесть утра? А у него сейчас так вообще четыре, если я правильно помню разницу во времени: утром специально нашла в Интернете, чтобы знать, когда звонить. И все равно не угадала.
– Ну… – протягивает Марк странно бодрым голосом, – учитывая, что сейчас четыре утра – лежу в постели и разговариваю с тобой.
– А почему не спишь?
– А ты?
– Я первая спросила!
Он хрипло смеется.
– Сон приснился, – вздыхает и замолкает, не желая развивать тему.
– Плохой? – не отстаю я. Мне нужно с ним говорить – сам же просил. Ну вот.
– В моем состоянии не особо хороший, – снова вздыхает, а у меня закрадывается чувство, что он смеется надо мной. Вот только где подвох – не могу уловить.
– В каком твоем состоянии? – не унимаюсь, пытаясь понять, в чем уловка.
– Неудовлетворенном, – легко отвечает Марк, а я понимаю, что попалась-таки на его уловку.
– А если бы лежала рядышком? – и откуда только смелость для таких слов взялась.
– Провоцируешь? – слышу, как он улыбается. – Это хорошо, пташка. Очень хорошо. Но будь ты рядом – вряд ли лежала бы, дорогая.
– Ну ты же не всегда будешь торчать в своем Копенгагене.
– Ты доиграешься, пташка, – выдыхает угрожающе, но вот не страшно только. Уже не страшно. И порой я даже ловлю себя на мысли, что мне хочется чего-то большего, чем разговоры и робкие поцелуи. Хочется ощутить, каков Марк Ямпольский в постели. Попробовать на вкус его желания. – А
