Беспокойный шепот пробежал по залу, словно ветки ивы зашелестели на ветру. Пэгги не решалась поднять глаза на белую в фиолетовых отблесках сцену. Она продолжала смотреть на мерцающие искры коктейля, чувствуя, как напрягаются мышцы живота, как глухо стучит сердце. «Я хочу уйти отсюда! Пожалуйста, давайте уйдем!»
Музыка со скрежетом приближалась к неблагозвучной кульминации, духовые безуспешно пытались слиться в гармонии.
Чья-то рука легла на коленку Пэгги, и это оказался бравый моряк Попай, громко прошептавший ей в ухо: «Олив Ойл, моя любойл!» Она почти не ощутила прикосновения и едва разобрала слова. Машинально снова подняла холодный запотевший стакан. Ледяная жидкость обожгла горло, но огненная паутина тут же согрела ее изнутри.
ВЖИХ!
Занавес открылся так внезапно, что Пэгги уронила стакан; тот громко ударился об стол, и болотно-зеленый коктейль расплескался, оросив ее руку. Музыка взорвалась режущей ухо какофонией, и Пэгги вздрогнула всем телом. Белые пальцы вцепились в белую скатерть, но непреодолимый зов заставил ее поднять испуганные глаза.
Музыку смыло пенной волной пробудившейся барабанной дроби.
Ночной клуб превратился в безмолвную гробницу, все затаили дыхание.
Пелена табачного дыма плыла над освещенной фиолетовыми прожекторами сценой.
Не было слышно ни единого звука, кроме приглушенных ударов барабана.
Пэгги замерла на стуле, и только сердце бешено скакало в окаменевшей груди, когда она сквозь клубящийся дым и алкогольный туман разглядела тот ужас, что появился на сцене.
Там стояла женщина.
Спутанные черные волосы обрамляли сальную маску… Нет, не маску – ее лицо. Окруженные тенью глаза были прикрыты гладкими веками цвета слоновой кости. Безгубый рот казался запекшейся резаной раной. Шея, плечи и руки были белыми и неподвижными. Из прозрачно-зеленых рукавов выглядывали алебастровые кисти.
Прожекторы освещали мраморную статую мигающим фиолетовым сиянием.
Все еще парализованная страхом, Пэгги смотрела на безжизненное лицо, сплетя в клубок побелевшие пальцы у себя на коленях. Пульсирующая барабанная дробь наполнила все тело, перестроив под себя и ритм ее сердца.
В черной пустоте за спиной послышалось бормотание Лена:
– Но-но! Люблю свою женщину, слышишь, мумия?
У Бада с Барбарой вырвались хрипловатые смешки. В груди у Пэгги холод продолжал подниматься приливами безмолвного ужаса.
В окутанной дымом темноте кто-то нервно откашлялся, и благодарный шепот облегчения пробежал по залу.
На сцене по-прежнему не было никакого движения, никаких звуков, кроме вялого боя барабанов, напоминающего отдаленный стук в дверь. Безымянная жертва эпидемии стояла, бледная и неподвижная, но экстракт уже струился по забитым сгустками крови венам.
Барабанный ритм ускорился, словно пульс в приступе паники. Пэгги объял холод, горло сжалось, воздух с трудом вырывался из полураскрытого рта.
У чумовой дрогнули веки.
Черная напряженная тишина паутиной окутала зал. У Пэгги перехватило горло, когда бледные веки размежились. Что-то скрипнуло в тишине. Пэгги инстинктивно вжалась в спинку стула. Ее округлившиеся немигающие глаза впитывали вид этого существа, когда-то бывшего женщиной.
Снова зазвучала музыка. В темноте застонали трубы, словно фантастическое животное о множестве хоботов обиженно завыло в темном ночном переулке.
Внезапно чумовая напрягла сухожилия правой руки. Точно так же вскинулась и левая рука, а затем опустилась, безжизненно стукнувшись о бедро в фиолетово-белом свете. Правая рука опять поднялась, за ней левая. Правая, левая, правая, левая – словно у марионетки, управляемой неумелым кукловодом.
Музыка на мгновение стихла. Щетки скребли по барабану в такт сокращениям мышц чумовой. Пэгги вжалась в спинку стула еще сильней, ее руки и ноги похолодели и онемели, лицо в отблесках освещающих сцену прожекторов казалось мертвенно-бледной маской.
Правая нога чумовой механически дернулась под действием экстракта, заставляющего мышцы сокращаться. Затем еще раз и еще. Левая нога качнулась в жестоком спазме, и все тело женщины, облаченное в прозрачный искрящийся шелк, неуклюже наклонилось вперед.
Дыхание со свистом прорывалось сквозь стиснутые зубы Бада и Лена. У Пэгги в желудке поднялась тошнотная пена. Перед глазами заколыхалась сцена, и девушке показалось, будто размахивающая руками чумовая направилась прямо к ней.
Едва не задохнувшись от потрясения, она не смогла оторвать взгляда от внезапно ожившего лица женщины.
Рот вдруг раскрылся зияющей пещерой, и снова стянулся в кривой шрам, и снова разошелся глубокой раной. Темные ноздри вздрогнули, свернулась плоть ниже белых щек. На фиолетово-белом лбу собирались и разглаживались морщины. Жуткий безжизненный глаз вдруг моргнул, и по залу пролетел
