Она потянулась, наслаждаясь упругостью мышц, а потом откинулась назад и повисла на его руке.
– Замечательно.
Пэгги рассеянно улыбнулась и потрогала синяк на левом плече. По телу разливалось тепло, ночь была опьяняюще темной. Где-то вдалеке шевельнулись воспоминания, но тотчас спрятались в густых складках настоящего.
– Подружка, ты совсем отключилась, – рассмеялся Бад.
Барбара и Лен подхватили:
– Отключилась! Олив Ойл оказалась пьянчужкой!
– Я отключилась?
Ее неуверенный шепот никто не расслышал.
Фляжка вернулась к ней, она глотнула снова и еще больше расслабилась, когда огненная жидкость растеклась по венам.
– Черт возьми, таких чумовых танцев я еще не видел! – признался Лен.
Мгновенный холодок пробежал по ее спине, но тепло тут же вернулось.
– Ах да, – сказала Пэгги. – Все правильно. Я просто забыла.
Она улыбнулась.
– Вот это я и называю торжественным финалом! – заявил Лен и притянул к себе податливую подружку, промурлыкавшую:
– Ленни, мой мальчик.
– ЧУМ[10], – пробормотал Бад, погладив Пэгги по волосам. – Чертовы сволочи!
Он лениво потянулся к ручке радиоприемника.
Их окружила музыка, пальцы светлой грусти коснулись сердец. Пэгги, прижимаясь к своему ухажеру, уже не испытывала желания оттолкнуть его нетерпеливые руки. В глубине ее разнежившегося рассудка кто-то еще пытался сбежать. Он отчаянно бился, точно мотылек, что угодил в застывающий воск, но лишь терял последние силы, а кокон все твердел.
Четыре голоса тихо напевали в ночи:
Четыре молодых голоса, шепот посреди бесконечности. Четыре тела, две пары, размякшие и опьяненные. Пение, объятия… и безмолвное согласие.
Голоса затихли, но песня продолжалась.
Юная девушка вздохнула.
– Ну разве не романтично? – сказала Олив Ойл.
Человек с дубиной
