Котомка его лежит в терновнике. Голубая дымка смягчает дали. Справа вдали — замок и деревня, слева вдали — стены города…
Он садится, свесив усталые ноги, и котомка его лежит в терновнике.
— Да-а, метр Франсуа, — вздыхает Рабле, — пора подводить итоги. Вы обижены, метр Франсуа, до самых потрохов. И во рту у вас горько, и нечем избыть эту горечь. Из-за чего я обижен?! За что обижают человека? Сильный бьет слабого… Глупый ест мудрого… А кто любит людей, про того говорят: вот враг… Где правда на этой земле? Неужели не было смысла в том, что я жил? Зачем я жил? Зачем мы живем? Бедные матери, рожая нас, выкидывают нас на дорогу смерти. И всю жизнь мы идем ей навстречу по этой дороге… Неужели весь смысл в том, чтобы вытерпеть дорожные неудобства? Мы идем по дороге к смерти, взрослеем и умнеем… Чем ближе к смерти, тем больше умнеем… А когда ты стал совсем умным — храк, стрелка часов протыкает тебе глотку. Так зачем же ты жил, метр Франсуа?
Каменистые холмы. Бродячие собаки принюхиваются к дыму очагов из долины.
Как высоко серое небо…
Как велика красота медленного движения облаков…
Уединение… Тишина…
По дороге внизу идут люди. Они машут руками и, видимо, ругаются. Но ветер относит голоса в сторону, и их не слышно. Рабле видит людей и, узнав, отворачивается. Люди, тяжело дыша, поднимаются на бугор.
Они молча подходят и останавливаются за спиной Рабле. Это те же горожане, что выносили его из города. Рабле не поворачивает головы и смотрит вдаль.
— Мы пришли за тобой, метр Франсуа, — говорит мужчина с твердым лицом. — В городе очень плохо… Прости нас за обиду…
Франсуа ничего не отвечает и угрюмо смотрит вдаль.
— В городе мор… Ты был прав, метр Франсуа… Болезнь пошла от воды. Помоги нам… В городе ни одного врача… — говорит мужчина, и все с жадностью смотрят на Рабле.
— Я не могу вам помочь, — отвечает Рабле глухо. — Уходите, вы мешаете мне думать… Ступайте пойте псалмы — и болезнь пройдет.
— Мы уже пели, — говорит маленький человек торопливо. — Не помогает.
— В городе умирают люди! — кричит худой человек. — Нет ни одного врача!
— Все умирают, дети мои, — отвечает Рабле. — Днем раньше, днем позже… какая разница… Раньше даже лучше — грехов меньше.
— Он издевается над нами! А мы терпим! Да пропади ты пропадом! Черствая душа! — кричит худой человек, сверкая лихорадочными глазами.
— Я издеваюсь над вами?! Ах ты хорек вонючий! — ревет Рабле и подскакивает с земли. — Ах ты дохлятина! Я могу сковырнуть тебя одним щелчком, если захочу! Спрячься, или я за себя не ручаюсь! Они выбросили меня на свалку, как тухлую рыбу! Они объявили меня богохульником, когда я заботился об их поганых желудках. А теперь им не нравится мой разговор! Так убирайтесь от меня к дьяволу, слышите?! Плевать я хотел на вашу ненависть и на вашу любовь!
Наступило молчание.
— Он прав, — сказал человек с твердым лицом. — Мы оскорбили его. Прости нас, Франсуа, если можешь. Пойдемте, люди.
Они пошли прочь. Не пошла только худая женщина, которая осталась стоять посреди все увеличивающегося просвета между уходящими и Рабле. Женщина растерянно глядит на уходящих… На Рабле… И прикладывает руки к груди.
— Как же это? — говорит она отчаянно. — А как же сын? Сын мой болен… Бонифас мой болен. Мальчик мой…
И Рабле слышит растерянный лепет матери, и лицо его делается страшным.
— Стойте!! — неистово кричит он. — Мерзавцы!!
Люди удивленно останавливаются.
— Мы забыли про детей! — кричит Рабле и грозит тяжелым кулаком. — Мы все ничтожества… Стойте! — кричит Рабле и бежит к ним. — Я иду с вами, негодяи!
— Виват! — кричат люди и подхватывают метра Франсуа на руки.
И он, несомый худыми могучими руками, возвышается на фоне серого неба и смотрит вверх на тяжелые облака.
— Паршивцы! — говорит он торжественно, глядя вниз на потные лбы. — Вы меня опять тащите на землю.
И они спускаются вниз по дороге, переговариваясь.
Город под водой
