фигуры красным или оставляя одни лишь черные силуэты.
Громкие разговоры, перебиваемые гоготом, доносились невнятно, да я и не спешил к ним прислушиваться.
Подошел Мишка с огромным бутербродом – на ломоть каравая уложен кусище окорока, предложил мне, но я мотнул головой:
– Сам лопай. Чайку бы щас…
Ховаев хмыкнул.
– Я бы и сам не прочь. Прастен заваривает травки лесные, с ягодками сушеными, листочками пахучими…
– А-а… – отмахнулся я лениво. – Это не чай, а мочай.
Мишка хохотнул и вгрызся в свой пугающих размеров сэндвич.
– Игорь, – проговорил он с набитым ртом, – а ты думал о… э-э… о возможных последствиях нашего эксперимента?
– Прожуй сначала, – заворчал я. – Выразился ты довольно туманно, но я тебя, как это ни странно, понял. Ты имеешь в виду «эффект мотылька»?
– Именно! – энергично кивнул Миха. – Нет, пока еще ничего особенного не произошло, великие перемены только грядут, но…
– Тебе жалко то будущее, к которому ты привык, – договорил я за него.
– Да! Коронация Олега, захват Булгарии с Хазарией – это же все перевернет! История изменится настолько, что…
Я поднял руку.
– А что, собственно, изменится? Править станут не Рюриковичи, а Ольговичи? И что? Не взойдет на престол Иоанн Грозный? Петр Первый не станет тужиться форточку в Европу отворять? А зачем нам Иван Васильевич, если мы уже – сейчас! – соберем земли в русское централизованное государство? К чему нам Петр Алексеевич, коли у нас и без него флот будет и выходы во все моря? На Балтике мы и без того сидим прочно, к Студеному морю тоже вышли. Выйдем и к шумнокипящему Понту Эвксинскому, сиречь Русскому морю. И почему бы нам лет через двести, скажем, не уберечь Византию от захвата крестоносцами? Спасем Второй Рим, присоединим к Руси…
– Спасем? – ухмыльнулся Мишка.
– Ну да, – хладнокровно сказал я. – Отломи кусок, а то так жуешь смачно…
Ховаев поделился со мной, и я тоже задал работу челюстям.
– Финляндию когда займем, – сказал я невнятно, – двинем сразу в северную Швецию… в Свеарики. У них там железо доброе… Руда, я имею в виду. И Норвегию займем заодно, пока они там не прочухали еще… Тоже северную, Финнмарк.
– Это где Нарвик? – уточнил Мишка.
– Угу… Нореги туда не суются пока. Хм… Вообще-то первый норвежский король Харальд I Косматый, быстренько переименованный в Прекрасноволосого, уже занял Лафотены, где Нарвик. Ничего, подвинется…
– Подожди, – удивился Ховаев, – так это что же получается? У норегов уже есть король? Они уже объединяются в Норвегию?
– Да! Мы опять отстаем.
– Догоним… – буркнул Мишка.
– Да куда мы денемся… Я к чему все это? Не надо бояться перемен, если они к лучшему! Ну, не будет у нас Петербурга, и что? Зато и Батый не заявится, а если и осмелится, то тазом накроется Золотая Орда! И Смуты не будет, и с турками, скорее всего, воевать не придется – если займем Византию, то туркам по башке надаем…
– Это правильно… – вздохнул Ховаев, расправившись с бутербродом.
– Да ты не слушай, как я тут бодрюсь, – завздыхал и я. – Мне самому страшно. От одних угроз уйдем, и то неизвестно, выйдет ли чего, так наверняка же другие опасности возникнут, еще пуще. Да и… А! Я тут про Питер толковал, так ведь дело не в городах и территориях, дело в людях! Мне совсем не хочется, чтобы привычный мне мир исчез, сменился другим, пусть даже лучшим, но чужим для меня. А если из-за наших «макроскопических воздействий» Пушкин не родится? Не будет СССР, не будет Сталина, Гагарина, братьев Стругацких? А на хрена мне такой мир? И кто сказал, что он будет лучше того, что есть
