отдельные запасы продовольствия, предназначенные только для женщин и новорожденных. А также имелись внушительные библиотеки со специально отобранной литературой для освобожденных от всяких работ будущих мам. И пусть не сразу, это стало приносить плоды. С годами, все чаще рождались здоровые и крепкие дети.
Может, стоит вернуться обратно, если уж Цой лично предложил ему это? Но в том и беда, что есть в этом предложении нечто настораживающее, а он хотел оградить Олю от любого потенциального риска.
Где-то за стенами их нового дома снова раздались раскаты нетипичного для этих мест грома. Михаил поморщился. Эта гроза все ближе и звук ее все громче. Он может разбудить Оливию и, похоже, так и вышло. Она открыла глаза, которые тут же сфокусировались на таком близком и сосредоточенном взгляде ее мужа.
– Что? Ты чего так смотришь, Миша? Что случилось? – осипшим от глубокого сна голосом прошептала Собески.
– Ничего не случилось, милая. Просто я люблю тебя, – сказал он, проведя ладонью по ее волосам.
Видимо, услышать именно это она сейчас ожидала меньше всего. Оттого улыбнулась с некоторым удивлением, потянулась, прикрыв глаза, и промурлыкала в ответ:
– И я тебя тоже… Ой, Миша, да я тебе все плечо отдавила. Онемела, наверное, рука уже?
– Ничего, мне нравится, – улыбнулся Крашенинников.
– Глупости не говори. Давай, забирай свою руку, – деловито сказала Оливия, звонко поцеловав его возле локтя.
– Но я все равно хочу подставить тебе свое плечо, – продолжал улыбаться и любоваться ею Михаил.
– Ну, тогда другое. – Собески перебралась через мужа, не забыв щекотнуть его бока, и пристроилась с другой стороны, положив голову на его подставленное правое плечо.
Михаил приобнял ее, целуя в лоб.
– Когда эта твоя рука тоже онемеет, разбуди меня, – прошептала Собески.
– Нет, ну что ты…
– Разбуди, – настаивала Оливия. – Если каждый раз, просыпаясь, я буду слышать от тебя, что ты меня любишь, то буди меня чаще, милый.
Он обнял ее еще крепче, зарывшись лицом в золотые волосы.
На улице снова громыхнуло…
– Я целую вечность не слышала грома, – тихо сказала Оливия. – В детстве я любила грозы. Выбегала на улицу, а отец меня ругал за это. Ведь гроза опасна. Но мой отец так ругал… Так ласково… Так заботливо…
Она вдруг поднялась над мужем и широко раскрытыми глазами уставилась на него:
– Я ужасно боюсь, Миша. Я понимаю, что если судьба все же подарила нам возможность зачать новую жизнь, то теперь мы просто обязаны этой новой жизни дать шанс. Но ты представить себе не можешь, как я этого боюсь. Наверное, ты сейчас думаешь – да что там несет эта эмансипированная американская женщина, для которой любые проявления мужского внимания и заботы, это сексизм и дискриминация. Но это все глупая постыдная чепуха. Ты нужен был мне всегда. Но сейчас ты нужен мне как никогда.
– Любимая, но я же с тобой…
– Прошу тебя, дай мне договорить, пока я не позабыла весь этот порядок мыслей. Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты со мной. За то, что ты мой. За то, что ты у меня есть. Но ты должен понять… Ты мне нужен теперь не только как мой муж. Ты должен стать мне отцом, другом, братом… Сорока тысячами братьев! Ангелом хранителем! Ты должен понимать, что от нас требует такая ответственность, которую мы берем на себя! Это вовсе не капризы беременной бабы, понимаешь?!
– Оля, я!..
– Подожди милый! – она зажала ладонью его рот. – Только прошу тебя, не давай мне сейчас клятв, что именно так все и будет, и что именно так ты и сделаешь! Ведь я требую от тебя невозможного и не хочу, чтоб ты потом винил себя, думая, что не вполне справился с тем, чтобы сдержать такое обещание, понимаешь?! Я знаю, что ничто так не убивает в мужчинах мужественность, как глупые запросы женщин и их эгоистичные списки, где по пунктам расписан образ полубога-полудьявола. Я просто хочу, чтоб ты понимал, что от нас требует взятая нами ответственность. Ничего не обещай. Просто вложи всего себя в наше дитя!
Крашенинников резко поднялся и заключил ее в объятия.
– Конечно, Оливия. Все так и будет. Ты даже не сомневайся.
– Я не сомневаюсь в тебе. Я просто должна была это сказать.
Они какое-то время сидели молча на постели, крепко обняв друг друга и прислушиваясь к стуку сердец, которые слились воедино.
– А еще, знаешь… – шепнула вдруг Собески. – У меня сейчас настоящая гормональная буря. И вот она смешалась с еще одной бурей… Бурей моих чувств к тебе, Миша… И я хочу превратить эту ночь в любовное безумие… Пока еще можно… Потом уже нам будет очень долго не до занятий любовью…
