Озеро против океана.
Целое небо против его куска, видимого из окна.
Мы завели неспешный разговор.
Антон был вроде бы совершенно умиротворенным, спокойным, будто бы завтра не он улетал из города, а кто-то совершенно ему чужой. Но неожиданно для меня вдруг закурил.
Как поведал мне Филипп, если Антон курит – то сильно нервничает. А если пьет виски и курит одновременно – это просто катастрофа. Тогда, в зависимости от степени потребления алкоголя и табака, он либо злой, либо очень злой, либо безумно злой и нервный вдобавок.
– Крайне неприятная версия Кея, – добавил тогда Арин, проходящий мимо с кучей каких-то проводов – дело было в студии. И Фил с ним согласился.
Я вернулась из кухни, а он уже смолил сигарету, наблюдая за пепельно-белыми завитками клубов дыма. Увидев новую, только что распечатанную пачку сигарет, я в недоумении посмотрела на молодого человека.
– Дым мешает? – спросил Антон, глядя на город – а зрелище действительно было впечатляющим. С лоджии квартиры Тропининых открывался вид на центральные, даже ночью живущие какой-то своей особенной жизнью, кварталы города.
– Он тебе мешает, портит твое здоровье, – отозвалась я, облокотившись на перила, и наслаждаясь тем, что просто могу находиться рядом. Да, я не люблю дым, но если его это успокаивает – пусть курит.
– Заботишься обо мне, Катенька? – Антон последний раз затянулся, затушил сигарету и метко кинул ее в пепельницу. Хорошо хоть, с балкона вниз не кинул, хоть какие-то нормы этикета у нашего рокера имеются.
– А что мне еще прикажешь делать? – я улыбнулась и несколько раз провела указательным пальцем по треугольному вырезу его простой черной футболки, подчеркивающей разворот плеч.
Мне до сих пор хотелось дотронуться до него и не отпускать, и это желание граничило едва ли не с физической болью, очень приятной и мучительной одновременно. Она тотчас проходила, стоило мне коснуться Кея. Даже больше – мучение от невозможности быть рядом с ним заменялось удовольствием.
Не знаю, что чувствовал он сам, когда я была рядом. Мой ехидный внутренний голос шептал, что примерно то же, но помноженное на трижды. А еще неустанно напоминал мне о том, что Антоша у нас мальчик взрослый и просто поцелуи и ласки его только дразнят.
Я не знала, нравится ли мне дразнить его.
Конечно, нравится!
– Ты же у нас сам о себе не в состоянии позаботиться, – продолжала я, глядя с отстраненной нежностью на него, хотя это было неправдой. Заботиться Антон умел – особенно о тех, кто был ему дорог. Правда, порою делал это весьма своеобразно.
Вместо ответа немногословный в те вечер и ночь Кей наклонился ко мне, положив одну руку на мой затылок, а второй проводя вдоль спины, и после без каких-либо слов поцеловал. Делал он это с каким-то мучительным упоением, сжимая в чуть дрожащих пальцах ткань моей блузки и с силой привлекая меня к себе.
После сигареты вкус его губ был слегка горьковатым, как это обычно бывало после того, как он пил свой любимый черный несладкий кофе, и мне вдруг очень понравилось это ощущение. Я даже тогда зажмурилась, чтобы запечатлеть его в своей памяти, а Кей, поняв это, рассмеялся.
– Если хочешь, я буду курить для тебя ежедневно, – своим привычно наглым тоном прошептал он мне на ухо, заставив меня едва заметно вздрогнуть. – А после целовать.
– Хочу, – с вызовом сказала я, глядя в его немигающие глаза. – Когда вернешься.
– Я запомню, – пообещал он, гладя меня по волосам, а я прижималась щекой к его груди.
Мы стояли на лоджии, наблюдая за ночным городом сверху, словно молодые боги Олимпа, озирающие свои греческие владения. Я пила виноградный сок, задерживая его во рту и наслаждаясь вкусом напитка, а Антон пил вино и вновь курил, облокотившись о перила и глядя перед собой, почти не мигая. В темноте серые глаза казались темно-сизыми, почти черными.
Небо над нами было темное, усеянное редкими звездами, самая яркая из которых парила почти над нами. Молодой тонкий месяц едва различался в дымке.
– А ты смотришь только на красивое небо, Катя? – задал новый вопрос Тропинин, разрешая своим пальцам неспешно, как будто изучающе переместиться с моей скулы вдоль по щеке и шее до самой ключицы, на которой она замерла, заставляя меня непонятно от чего сглотнуть.
– Глупый вопрос, Антош. Любое небо может быть прекрасным.
– А сейчас оно красивое? – продолжал Тропинин, и я поняла, что имеет он в виду вовсе не небо.
Его пальцы оказались немного ниже моей ключицы, и он не сразу догадался убрать руку. Наверное, контролировать себя ему было все-таки тяжеловато.
– И сейчас.
Кея это несколько удивило.
