тебя есть мы с Фило и Джошем, будет кому отвлечь. — И совсем не обрадовался, когда она наградила его своей особенной благодарной дружеской улыбкой.
И все равно они с Фило и Джошем проводили с Зиллой каждую свободную минутку. Если Маркус вел себя спокойно, она сидела с ними на занятиях, несмотря на кислую мину брата Уилфрида, и сама удивлялась, сколько всего нового узнает, хотя ей почти всегда приходилось уходить с середины урока, чтобы увести Маркуса. С точки зрения Тода, это тоже был ее недостаток, который его бесил. Во всем, что касалось волшебных конструкций, она была откровенно невежественна. Такое ощущение, что она сознательно отказывалась учиться и даже, возможно, нарочно делала так, чтобы Маркус начинал шуметь и можно было уйти. Тод допускал, что отчасти ей не хватает уверенности в себе — похоже, кто-то когда-то с успехом высосал из нее всю уверенность, — однако при этом он подозревал, что отчасти дело, наоборот, в заносчивости. В глубине души Зилла была втайне от самой себя уверена, что учиться ей не требуется.
Джош тоже это подметил. В некотором смысле кентавры не менее заносчивы.
— Да ладно тебе. Признавайся, ты гордишься, что ничего не знаешь, — сказал ей Джош.
И Зилла виновато засмеялась, без слов подтвердив его правоту.
Тод прекрасно понимал, что ищет у Зиллы недостатки, чтобы случайно не влюбиться. Дело было не только во внешности. С Зиллой было легко и весело. Они бродили по цитадели под тремя солнцами, разговаривали обо всем на свете, и Тод обнаружил, что разливается перед ней соловьем — с тех пор, как он очутился здесь, он ни перед кем так не разливался.
— А что такое пассет на самом деле? — спросила Зилла.
Все трое разом застонали.
— Это злак, сударыня, — сказал ей Фило. — Я слышал, кентавры в основном им и питаются.
— Только когда больше совсем ничего нет! — возразил Джош.
— Растет где попало, просто жуть, особенно на севере Пентархии. — Тода снова потянуло распускать хвост. — Считается пищей бедноты. Пассетовый голод — значит голод самый настоящий. Поэтому правительство, чтобы не допустить голода, решило вознаграждать тех, кто растит пассет, — это было несколько веков назад, а отменить закон, естественно, все забыли. Так что пассета всегда гора до неба. В Треньене из него гонят самогон — сущая отрава. А я еще думал, куда девают остатки, — пока не попал в Арт. Теперь знаю. Отправляют сюда.
— Все погреба битком набиты. — Джош показал вниз.
— Хочешь, покажем? — предложил Фило.
— Ой, правда? — воскликнула Зилла.
Она так искренне обрадовалась, что можно будет проникнуть в самое чрево цитадели, что Фило тут же обнял ее. Такой уж он был — если кто-то ему нравился, он его сразу обнимал. Из-за этого в Братстве у него была куча неприятностей. Однако по выражению его лица Тод заподозрил, что в случае Зиллы дело не просто в дружеских чувствах; впрочем, Фило, как и он, похоже, пришел к выводу, что Зилла готова только дружить.
Больше никто в цитадели не верил, что они просто дружат. К Фило и Джошу обращались с просьбами замолвить словечко перед Зиллой не реже, чем к Тоду. По Арту ползли слухи и неприличные сплетни. Чаще всего рассказывали — и Тод готов был этому поверить, — что женщина в сапогах будто бы переспала со всеми до единого в отроге Наблюдателей и готова рассмотреть дальнейшие предложения. Все знали, что у Вычислителей какое-то пари по поводу чернокожей девушки, а про маленькую резвушку чего только не напридумывали, однако все как один шутили, что отрог Священнослужителей буквально пляшет под ее дудку. Тем временем Домоправители уже принимали ставки насчет моральной стойкости брата Майло и самого Верховного главы. На брата Майло ставили всего лишь два к одному, зато предлагали сто к одному, что Верховный глава нарушит Обет еще до конца недели. Всех несколько задевало, что Верховный глава пользуется служебным положением. Он постоянно вызывал женщин к себе в кабинет. Зилла сама сказала, что ее вызывали дважды, и призналась Тоду, что до смерти боится Верховного главы.
— Не ты одна, — заверил ее Тод. — Мне он тоже совсем не нравится.
И он пошел собирать игрушки для Маркуса в мешок, который Джош прихватил в отроге Врачевателей. Тод звал его «Куль для пожертвований», везде носил с собой и с удовольствием смотрел, как в него со всех сторон сыплются куколки-талисманы, кубики и призмы и прочий инвентарь из отрогов Наблюдателей и Исследователей, чудесная модель поезда, которую сделал один одинокий брат, кораблик и восковые фигурки. Ему несказанно нравилось, как Маркус вытаскивает их по одной и вопит: «О-о-о! Гуськи!»
Тод повернулся к Зилле:
— Вот! Видишь? Я опытный дядюшка!
К третьему дню им всем, кроме разве что Маркуса, до смерти надоело быть в центре внимания. Вместо того чтобы смотреть парад на плацу, где у Зиллы так сильно закружилась голова, Тод усадил Маркуса вместе с «Кулем для пожертвований» на спину Джошу, Фило взял Зиллу за руку, и они спустились по пандусам в нижние этажи цитадели, чтобы показать Зилле погреба. Уже потом Тод сообразил, что надо было уговорить остаться на параде хотя бы Джоша. Одинокий кентавр сразу бросается в глаза, как и его отсутствие. Но тогда они ни о чем не думали — только хихикали от запретной радости.
— Прогульщики мы, — сказал Тод. — Когда-то я был настоящим мастером прогулов. Жить в цитадели — это будто снова за парту сесть.
