рыбы очень понравились Маркусу. Он заставил Джоша подойти к стене вплотную и стал возить по ней корабликом из «Куля для пожертвований».
— Вум-ву-ум! — гудел он, не придавая значения тому, что кораблик был парусный.
В стеклянной стене через равные промежутки были сделаны забавные вентили — Тод пояснил, что это ловушки для рыбы. Затаскивать туда рыбу полагалось колдовством.
— Я бы тебе показал, только понятия не имею, что с этой рыбой делать потом, — сказал Тод. — Но если мы наберем Джошу грибов этажом ниже, никто не заметит.
— Я за свежие грибочки душу продам! — признался Джош Зилле.
Он медленно шел вдоль стеклянной стены, чтобы Маркусу было интереснее вести кораблик. Здесь было тепло, и никто не мог их потревожить — только еле различимые рыбы и собственные отражения, — и от этого Джоша потянуло на откровенность не хуже Фило.
— У меня все на самом деле получилось так же, как у Фило. Считается, что хилый кентавр с кривыми коленками имеет право на существование, только если у него от природы выдающиеся колдовские способности. А у меня их нет, но я уверен, что царь именно поэтому отправил меня в Арт. В строю рядом со мной стояли отменные экземпляры, а он выбрал меня. Сказал, что ждет от меня великих свершений.
— Не раньше, чем закончится год службы, — сказал Тод. — Это неподходящее место, чтобы проявить способности. Мне все время хочется оказаться отсюда подальше. Одна радость — Зилла.
Зилла засмеялась, но принимать комплименты она никогда не умела, и пришлось сменить тему.
— А царь и ваш Гвальдиец — это одно и то же?
— Боги милосердные, нет! — хором воскликнули три урожденных пентархийца.
— Наш Гвальдиец — он только для гвальдийцев, — пояснил Фило.
А Тод добавил:
— Что-то вроде вождя клана. Царь — он для всех. Наш монарх — человек со странностями, очень современный. Носит очки с толстыми стеклами и ходит за покупками с авоськой. С первого взгляда и не заподозришь, что у него есть хоть капля наследного дара.
— Наверняка есть, — сказал Джош. — Иначе он не был бы царем.
— Хорошо хоть наш Гвальдиец выглядит как полагается, — заметил Фило, пристроив подбородок Зилле на плечо.
— И известен своим красноречием, — подхватил Тод. — Говорят, он как-то раз заговорил архангела — или то был Асфораэль? — который ему каждое утро газеты приносит!
Фило рядом с Зиллой выпрямился, будто пружина:
— Это ложь!
Зилла почувствовала, как все его тело прямо зазвенело от гнева. И хотя само это тело осталось прежним, отражение Фило в стеклянной стене водохранилища вдруг смазалось. И словно заполыхало, заискрилось по краям. Может быть, потому он и гвальдиец, потому и не такой, как все?
— Ты мне так и не объяснил, что делает гвальдийца гвальдийцем, — торопливо вмешалась она. — Как, например, отличить гвальдианку от обычной женщины?
— Ну, для начала она потрясающе красива, — ответил Тод, и Зилла не могла понять, представляет ли он себе, насколько оскорблен Фило. — Один мой дядюшка женат на гвальдианке, и она до сих пор чудо как хороша, хотя мы с кузеном Миккелем ровесники. А во всем остальном и не скажешь, что она не человек. Она же не рассказывает всем и каждому, что она ясновидящая. Она…
Нет, Тод все почувствовал — Зилле это стало ясно. Фило забыл о гневе и с огромным интересом спросил:
— Из какой она ветви?
Джош подмигнул Зилле:
— Вот он, типичный гвальдиец. Родня для него главное.
— Из фриньенской, — ответил Тод. — Городская гвальдианка из Харбатского поместья. Но ты можешь ее знать. У ее семьи есть поместья на севере. Постой-ка. Тут же прекрасное зеркало, сейчас набросаю тебе подобие. — Он отступил на шаг и призвал наследный дар.
Зилла никак не могла привыкнуть, что всякого рода волшебство здесь для всех само собой разумеется, и с ее точки зрения Тод просто слегка передернул плечами, а потом — вероятно — крепко задумался. Джош переступил, чтобы дать отдых копыту, — похоже, и он не видел в колдовстве ничего особенного. А ведь даже Аманда, подумала Зилла, никогда не относилась к волшебству так спокойно, хотя вот уже двадцать лет это неотъемлемая часть ее жизни.
— Смотри, — показал Тод.
На стекле проступила картинка — ярче их собственных отражений и немного выше их. Это было изображение ослепительной красавицы с длинными черными волосами и просто невероятными темными глазами, такое плотное, осязаемое, что заслонило даже проплывавшую за стеклом стайку розовых рыб.
Маркус растопырил пальцы морской звездой и отчаянно замахал в сторону картины: