– Он говорит, что рад служить ее величеству любым способом.
– Что ж, Чипсайд находится недалеко от Ладгейта. После мой слуга проводит тебя домой. Должно быть, мистер Бодли волнуется, куда ты подевался, – час уже поздний.
Когда они вышли из дворца, Левина заметила, что веселье переместилось во внутренние помещения. Киз машет ей рукой; он желает им благополучно спуститься с лестницы. Когда они повернули на восток, звуки музыки постепенно стихли. Глаза у Левины привыкли к темноте. По улицам шли вереницы людей. Они возвращались по домам от реки, где смотрели фейерверк; у многих в руках факелы, которые расцвечивают мрак желтыми вспышками. Левина предвкушала ничем не перебиваемые часы работы, хотя ей хотелось лечь спать. Она мечтала поскорее попасть домой, но под копытами лошадей крутились дети и собаки; приходилось ехать шагом, чтобы никого не задавить.
Время от времени ее слуга окликал прохожих:
– Эй, поберегись!
Николас сидел у него за спиной, крепко прижимая к себе кожаную сумку со своими рисовальными принадлежностями, как будто там его самые большие драгоценности – впрочем, возможно, так оно и есть. Левина вспомнила свою первую сумку с рисовальными инструментами, которую подарил ей отец; тогда ей было не больше двенадцати лет. Сестра Герте дразнила ее, потому что она спала, положив сумку под подушку, чтобы, проснувшись ночью, можно было сунуть туда нос и вдохнуть славный меловой запах размолотых пигментов и резкий пряный – гуммиарабика. Эти запахи до сих пор напоминали ей об отце, и воспоминания пробуждали в ней тоску, хотя отец умер уже очень давно.
– Мистрис Теерлинк! – робко позвал ее мальчик.
– Что, Николас? – Ей показалось, что он из-за чего-то встревожен; возможно, боится, что Ричард Бодли будет сердиться на него из-за задержки.
– Я думал… – После паузы он сказал: – Не важно.
– Нет, что ты хотел сказать? – не сдавалась Левина.
– Мне очень хочется… Вы не могли бы обучить меня искусству живописи? Я понял, что мне очень нравится рисовать миниатюрные портреты. – Похоже, начав, он уже не мог остановиться. – Отец хочет, чтобы я стал ювелиром, как он. Скоро я поступлю в ученики к королевскому золотых дел мастеру, и, хотя мне нравится работать по металлу, я умею делать красивые оправы, понимаю, что ремесло ювелира – хорошее и почтенное, мне очень нравится рисовать портреты. Но и огорчать родителей я не хочу… – Он глубоко вздохнул.
– Почему тебе нравится живопись? – спросила Левина.
– По-моему, портрет – самая лучшая возможность заглянуть человеку в душу.
– Я напишу твоему отцу. – Левина вспомнила изображенных мальчиком сатиров. Как живо он их нарисовал, и как верны все детали! Ее очень взволновала мысль о том, что она кому-то передаст свои навыки, как в свое время отец обучил ее всему, что знал сам. А у мальчика явный талант; из него выйдет толк. – У тебя, безусловно, есть способности. Может быть, нам удастся договориться с твоим отцом и мистером Бодли. – Говоря, так она быстро соображала: Николас пока может грунтовать фон, наклеивать веленевую бумагу на доски, расписывать части картины, изображающие нагое тело, и даже прорисовывать детали одежды. Она смеялась над собой из-за того, что так его испугалась, – мальчик не представляет угрозы, просто она привыкла всех подозревать.
Кроме того, она скучала по Маркусу – сын давно обосновался в Риме. В последнем письме он объявил о своем намерении жениться на тамошней девушке. Он взахлеб писал о своей невесте: «Летиция то», «Летиция сё», и Левина испытывала чувства, знакомые любой матери, которой приходится отпустить сына, передать его другой женщине – в ее случае совершенно незнакомой. Конечно, она немного ревновала. Она всегда надеялась, что Маркус вернется домой и женится на соседской девушке – сейчас многие их соседи-протестанты возвращались из ссылки. Они с Георгом даже обсуждали, как бы приказать Маркусу вернуться, заставить его порвать с его Летицией. Но ни Георгу, ни ей не хватило на это духу.
– Я буду перед вами в неоплатном долгу, – сказал Николас, искоса глядя на нее. Он как будто боялся прямо смотреть ей в глаза. Наверное, смущен, думала она, ведь он просит ее об одолжении.
– Пока я ничего не могу тебе обещать. Самое главное – чтобы твой отец согласился.
В глубине души она надеялась на то, что его отец согласится, и уже представляла, как будет его учить, уже думала о том, как мальчик поселится у них дома в Ладгейте. Где поставить его кровать? Фантазия уносила ее еще дальше, и она представила, как с ними будут жить Кэтрин и Мэри. Получится настоящая семья. Она отбросила последнюю мысль, покачав головой. Пустые мечты! И снова в ней пробуждалось всегдашнее беспокойство за девушек: бедняжке Мэри очень трудно приходится при дворе, многие молодые фрейлины очень злы. И Кэтрин ее заботила – последнее время испанцы снова оживились. Левина помнила, какие строились планы тайком вывезти Кэтрин из Англии и выдать ее за одного из испанских принцев. Неужели император возобновил свои козни, узнав, что французы снова бряцают оружием? А Гертфорд постоянно меняет точку зрения – все так запутано, и бедное дитя совершенно растерялось.
Толпа понемногу редела; Левина и ее слуга ускорили ход и достигли до городских ворот. Теперь им приходилось пробираться по узким извилистым улицам, и они снова пустили лошадей шагом. Вскоре они добрались до дома в Ладгейте. Левина попросила слугу отвезти Николаса в Чипсайд. В окне тускло горела свеча; Левина надеялась, что дома Георг, а не только горничная, которая переодевается ко сну. Она пыталась вспомнить, когда он дежурит. В
