Он ещё рассказывал, как охотится на соболей, сколько у него капканов и как хитро он их ставит, чтобы провести этого умного зверька, а потом неожиданно заговорил о побеге Жеки. Было видно, что он всё время думал о словах Ивана, но не мог определиться и вот сейчас наконец решился.
– Поможем твоему другу бежать из лагеря, – сказал он заплетающимся языком. – Моих оленей никто не догонит, однако.
В тайге стояла сказочная тишина. Скрипел снег под нартами, да иногда доносилось тяжёлое дыхание оленей. В долинах рек, не шелохнувшись, красовались заснеженные лиственницы, на склонах гор виднелся придавленный снегом зелёный стланик.
Ехали через горные перевалы, по замёрзшим ручьям и рекам. Семён был опытным каюром, знавшим тайгу и своих оленей. Где позволяли условия, он спрямлял дорогу, и тогда они забирались в горы. Перед подъёмом охотник всегда соскакивал с нарт и бежал рядом. Вначале Иван думал, что он разминает одеревеневшие от долгого сидения мышцы, потом сообразил – бережёт своих оленей. Глядя на него, он стал делать так же.
Восемь оленей тянули двое лёгких, связанных друг с другом нарт. В одних они сидели с Семёном, а во вторых лежали продукты и нехитрое охотничье снаряжение. Запасные нарты предназначались для мяса сохатого, которого тот рассчитывал завалить на охоте. Сейчас они пришлись как нельзя кстати. Иван предложил разделить оленей и четырёх поставить во вторые нарты, которыми сам хотел управлять, но, сославшись на его неопытность, Семён отказался.
Мороз давил. Днём ненадолго выглядывало солнце и, порадовав, быстро пряталось за горизонт. На ночлег останавливались с темнотой и подолгу сидели возле печки. За чаем разговаривали о жизни, о проблемах, которые были у каждого.
До Верхоянска Семён добрался за три дня. Получилось даже быстрее, чем Иван проехал на машине. Остановились недалеко от поселка. У Ивана тревожно заныло сердце. Под горой жили люди, и среди них нашлось бы немало знакомых геологов, а он, как последний отшельник, расположился в юрте с Семёном. Захотелось хоть одним глазом посмотреть на своё общежитие, поговорить с ребятами, но, зная, что его ищут, и хорошо помня слова Жеки, говорившего, что каждого, с кем он общался, будут допрашивать чекисты, желание сразу пропало. Любой увидевший его человек мог проговориться, и тогда прощай свобода и конец несбывшимся мечтам.
Идя утром в колонне невольников, Жека не поверил своим глазам: на дереве болталась тряпка. Метров через пятьдесят он увидел другую, а дальше – в стороне от дороги, по которой они шли, блестела прибитая к лиственнице консервная банка. Это был условный сигнал, обозначавший, что к побегу всё готово. О плане своего побега Жека рассказал только Ивану.
«Ему надо самому убегать, а он занимается моим спасением. Может, это всё-таки не он? – вдруг засомневался Жека. – Тогда кто же мог повторить то, что я придумал сам? Никому, кроме Ивана, я об этом не говорил. Значит, это Ваня. Он подготовил побег и ждёт в условленном месте».
Чтобы не узнали, Иван надел Семёнову кухлянку и, сгорбившись в три погибели, стал ждать колонну заключённых. За поселком их разбивали по группам и конвоировали по объектам. Бригаду лесорубов, в которой работал Жека, повели на деляну. Там парами или по одиночке они заготавливали лес. Его валили двуручными пилами. Жека обрубал ветки, собирал их в кучи для костров.
Когда всех развели по объектам и выдали инструмент, конвоиры уселись возле костра. Здесь не было достававшего их начальства, а заключённые занимались своим делом, за которое отвечали бригадиры. Сейчас появилась возможность передохнуть и даже помечтать об отпуске, о долгожданной встрече со своими родными и близкими.
Время от времени кто-нибудь вставал и больше для того, чтобы размяться, а не ради службы, проходил по набитой тропе. Всей деляны увидеть они не могли, поэтому рассчитывали больше на то, что убежать отсюда казалось невозможно. Да зимой бежать никто и не пытался, хорошо зная, что побег обречён на неудачу – беглеца ждала верная смерть.
По всему лесу слышался звон пил, шум падающих деревьев, раздавался стук топоров. Увидев Ивана, махнувшего издалека, Жека стал отходить к реке, в которой виднелась незамерзающая полынья. Дойдя до самой воды, он бросил в неё свою шапку-ушанку. Вода покрылась рябью, в разные стороны пошли круги. Шапка, словно поплавок, запрыгала на волнах, но не утонула. Впечатление было такое, что она наполнена пробками.
Жека попятился задом назад, точно наступая в свой след, и, дойдя до кучи веток, остановился. Оттуда он вытащил рваные валенки, на которых не осталось живого места от заплаток, и такую же драную шапку. Переобувшись, он бросил свои валенки в огонь. Никому до Жеки не было дела – каждый думал о себе: как выполнить норму и получить полную пайку еды. От этого зависела жизнь. По накатанной дороге Жека направился в глубь леса, где его ждал Иван, и в тот момент, когда он оказался почти на свободе, его окликнул конвоир.
– Стой! Ты куда прёшься? Назад!
От страха сердце ушло в пятки.
«Ну, всё, конец! На деляне охранники никого не достают, а тут он ко мне привязался. С чего бы это? Ах, он же новенький, – дошло до Жекиного сознания, и ещё сильнее перехватило дыхание. – Как же я этого не учёл? Лучше б шёл по целине. Но тогда бы остались мои следы. Их могли увидеть конвоиры и пустить собак. А по следу, оставленному промасленными валенками, собаки не пойдут. Для них он чужой – зэки так не пахнут».
Сделав вид, что он не услышал, Жека пошёл дальше. Конвоир закричал. Заключённый резко остановился и показал, что собирается устроиться по нужде под кустом. В недоумении тот на секунду замешкался. Этого времени Жеке хватило, чтобы расстегнуть ватные штаны и сесть на корточки. Увидев, чем тот занимается, конвоир плюнул и повернул назад.
Глава 24. По следам китайских старателей
