Семён забрал Закатова только вечером и на машине повёз к себе домой. Падал пушистый снег. В лучах света снежинки кружились, словно в хороводе, искрились разноцветными огоньками и, опускаясь на землю, превращались в белое покрывало. Серебристые деревья казались пришедшими из волшебной сказки.
Жил Охлопков с женой и с семьёй дочери Алины в одном доме. Его дом ничем не выделялся среди окружающих строений, разве что стоял повыше других. Добротный пятистенок, рубленный из толстых брёвен с застеклённой верандой, покрашенной зелёной краской.
– Мария, принимай гостя, – с порога сказал Семён и, представив его хозяйке, повёл в гостиную.
В доме пахло жареным мясом. Посреди большой комнаты лежал светлый ковер, в углу стоял телевизор, рядом с которым – мягкие кресла, а возле стены примостился диван, застеленный зелёным бархатным покрывалом. На противоположной стене висела медвежья шкура.
«Вот тебе и деревня! Не у каждого в городе такая обстановка в благоустроенной квартире, а о такой большой площади и говорить не приходится».
Мария смотрела за хозяйством, а дочь Алина так же, как её тетя, учительствовала, только преподавала в младших классах. Муж Алины, как многие в деревне, после Нового года ушёл в тайгу на охоту и с тех пор дома не появлялся. И так всегда, поэтому молодые дедушка и бабушка тянули и семью дочери.
Не успел Фёдор осмотреться, как его пригласили к столу. На столе притягивали взгляд жареное мясо, копчёная рыба, солёные грибы и гора блинов, рядом с которыми стояли сбитые сливки. На краю, по правую руку от хозяина, из-за закусок выглядывала бутылка водки. Выпив и поговорив о жизни, Фёдор перешёл к делу, ради которого приехал. И Семён сразу его огорошил:
– Фёдор, я очень сожалею, но ничем помочь не могу. Нет у нас ничего о дяде Гоше, ты не обижайся.
В это казалось трудно поверить, и Закатов стал его убеждать, чтобы тот не отказывался и что-нибудь поискал.
– Семён Иннокентьевич, надо только захотеть – и тогда, возможно, имя вашего деда впишут в золотую летопись страны. Может, у вас остались какие- нибудь письма или семейные фотографии? По себе знаю, обычно лежат где-нибудь в столе или в сундуке старые вещи, и никому нет до них дела, а потом оказывается, что рядом с тобой находится живая история. Нужно только проявить желание – и всё получится.
Семён пожал плечами.
– Понимаешь, когда мы переезжали в этот дом, дочь сделала капитальную чистку: ни с кем ни посоветовшись, выбросила всё старье и разные бумаги. Решили, что в новом доме они не нужны. Да и вообще, если честно, мне сейчас не до деда. У нас на электростанции движок полетел, надо срочно ремонтировать, а то не ровен час – замёрзнем.
Выручила Мария, вспомнившая, что в деревне живёт один старик, работавший на приисках в то же время, что и их родственник.
– Из деда Попова, правда, песок сыплется, но память у него хорошая, – сказала раскрасневшаяся хозяйка, – сходите к нему, может, он вспомнит чего.
С виду дед Попов оказался суровым и, к удивлению Фёдора, славянской внешности. Среди эвенков и якутов встретить русского старика он никак не ожидал. Могучая бусая[35] борода, густые тёмные брови придавали ему особую колоритность. Между бровями у старика залегли две глубокие складки, врезавшиеся в высокий морщинистый лоб. Дед выглядел лет на восемьдесят пять или девяносто, но когда он заговорил, Фёдор подумал, что тот не такой уж старый.
– Меня зовут Фёдором, – словно процеживая слова сквозь редкие пожелтевшие зубы, начал дед, – а в детстве звали Федюшкой. Потом и старатели меня так же кликали.
– Я тоже Фёдор, – отозвался Закатов, – значит, мы тёзки.
Дед приятно удивился и в знак признания долго жал ему руку.
– А по батюшке-то как вас величать? – спросил Фёдор старшего тёзку.
– Лексеич я. Фёдор Алексеевич, стало быть. Да кто б меня так звал! Даже на старости лет Федькой остался.
В тёмных глазах старика промелькнула скрытая печаль. Видно, ему всегда хотелось, чтобы звали его по имени-отчеству.
– Вот видишь, тёзка, как я живу, – повёл рукой перед собой дед. – Ты-то ещё совсем молодой, а я уже свой век доживаю. Вот недомогать стал: то радикулит разбивает, то сердце пошаливает. Чувствую, скоро конец мне придёт, я и так на этой земле подзадержался. С двенадцати лет по приискам мотаюсь. Начинал на Зее, потом судьба занесла на Алдан, и вот теперь, видишь, к тунгусам прибился. А вообще, скоко себя помню, я всё время работал не разгибая спины. Грамоте некогда было учиться, оттого ни читать, ни писать не умею.
– А зачем тебе грамота? – вставил молчавший Охлопков. – Зато, наверно, разбогател на старательстве? Небось где-нибудь золотишко припрятал?
– Что ты, что ты! – взмолился дед. – Я никогда богатым не был, а в молодости вообще влачил жалкое существование. Пахал как лошадь, но много денег никогда не видел. Ох, мужики, тяжёлое это дело – золото мыть, каторжная работа! Но зато, если войдёшь во вкус – не остановишь: хочется ещё больше добыть. Однажды, помню, ещё до революции, нам с отцом несказанно повезло. На ключе Кумкуй намыли мы хорошо золотишка, нарадоваться не могли, думали, куда денежки потратить, а нас хвать – и в кутузку. Оказалось, что тот ключ один богатый золотопромышленник застолбил. Хотели служивые отобрать добытое золото, а забирать-то нечего – мы его припрятали. Стражники и так и сяк нас катали, да так и не солоно хлебавши, отпустили. Того золота давно уже нет даже в помине, всё проели, а я вот до сих пор помню. Тогда мы хорошо поднялись: новый дом построили, своё хозяйство завели,
