– Нет, Гаджимагомед, там буду не только я, но и Шархан, я знаю. На встречу с Шарханом пойду я один! Я должен остановить этого вурдалака. Я загоню его в такой тупик, откуда он больше никогда не выберется. Кто-то, наконец, должен ставить конец всем его преступлениям! Этим человеком должен быть я, только я! Он давно со мной ищет войны, которую сполна получит! И я не буду Хасаном, если раз и навсегда не покончу с ним и его подельниками!
Гаджимагомед понимал, в словах зятя есть рациональное зерно. Он староста села, имам мечети, приверженец традиционного ислама, который веками исповедовали его прадеды, деды, отцы. А радикально настроенный Шархан, бандит, террорист, религиозный экстремист, принес сумятицу в ислам, религию его отцов. Наконец, он похититель его жены. Долг мужа покончить с тем мужчиной, который опозорил его папаху. Иначе в селении Хасана перестанут уважать, без возмездия его душа тоже не успокоится.
Утренние хлопоты рассеяли ночные тревоги Хасана. Новый день придал ему бодрость, уверенность в своих действиях. Он направил коня в сторону Урочища оборотня. С гор дул прохладный ветер. Над урочищем собирались дождевые облака. Они, наливаясь влагой, грузно садились на лесистые высоты, шапки холмов.
На подступах к Пещере кизилбашей, возле дороги, опершись на двустволку, стоял подозрительный мужчина суровой внешности. Такого поворота событий Хасан не ожидал. Хасан засомневался, остановиться тут, повернуть коня в обратном направлении или как ни в чем не бывало продолжить путь. Предательская горделивость взяла вверх. Решил двигаться дальше. Дорога, пересеченная неглубокими оврагами и холмами, не представляла особой опасности. Но на ее обочине он заметил, не было ни больших камней, ни кустов, чтобы укрыться в случае нападения.
Краем глаза Хасан заметил еще двух вооруженных всадников, спускающихся с крутизны ему наперерез. «Как все началось просто, прозаично! – с сожалением подумал он. – Я недооценил Шархана. Что же этот вурдалак замышляет?»
Всадники между тем пустили коней наперерез Хасану. Лица их были скрыты под капюшонами плащей. Первый всадник на некотором расстоянии остановил коня. Хасан тоже остановил коня. Он, не спуская взгляда с незнакомца, положил винтовку на холку коня. Хотя голова была укрыта капюшоном, в первом всаднике он узнал Шархана. Шархан спешился, стал подтягивать подпруги седла: это означает, что он готовится к драке. Шархан с головы скинул капюшон, из-под усов показывая щербатые коричневые зубы, оценивающе прищурился на Хасана. Его лицо пылало ненавистью и жаждой мести. Видно было, он готов драться насмерть.
Всадник, стоящий за спиной Шархана, у обочины дороги, по сигналу, поданному подельником, не целясь, выстрелил в Хасана. Хасан открыл ответный огонь. Пуля угодила противнику в руку. Тот взревел от боли, выронил из рук карабин и трусливо скрылся в придорожных кустах.
За кустами раздались выстрелы. Кровники поняли, наступил момент истины. Шархан, сверкая бельками глаз, стиснул зубы, папаху заломил низко на лоб и кнутом хлестко ударил коня. И, выкрикивая проклятия, пошел на врага.
Хасан во весь голос выкрикнул «Аллаху Акбар!» и пустил коня навстречу врагу. Он услышал, как раздались выстрелы, над его головой со свистом пролетели пули. Конь под ним захромал на одну ногу. Он по инерции сделал несколько шагов и рухнул вместе с всадником. Хасан кубарем покатился со спины коня, с винтовкой и кинжалом в руках упал ему под ноги.
На него, пригибаясь к гриве коня, страшный, размахивая над головой кинжалом, скаля большие желтые зубы, летел Шархан. Хасана окружили со всех сторон. Он оглянуться не успел, как на него накинули аркан, стянули, подмяли под себя.
Волосяная веревка захлестнулась у него на груди, больно стягивая руки. Он упал. Шархан на аркане поволок его в сторону священного дуба…
Шархан на поляне, недалеко от священного дуба, сошел с коня. Брезгливо отплевываясь, подошел Хасану. Когда таскали на аркане, его лицо, руки в кровь исцарапались о колючки, сучки, острые камни. Дружки окружили своего пленника.
– Ну что, собачий сын?! Попался, не ожидал, что так быстро окажешься у нас в плену? – наливаясь кровью, брюзжа слюной, заорал сверху Шархан.
От обиды у Хасана покраснели глаза. Шархан заглянул ему в глаза и глумливо выговорил:
– Я-то думал, праправнук ясновидца Исина, правнук легендарного полководца Мирзы Калукского, сын бывшего председателя районного исполнительного комитета – кремень…
Хасан, извиваясь всем телом, приподнял голову, плюнул кровнику в лицо. Тот ударил его ребром ладони по затылку.
– Ух, угостил бы я тебя!.. – замахнулся увесистым кулаком. – Да боюсь, что отдашь концы раньше времени!
От хлесткого удара из глаз Хасана брызнули искры, онемела шея. Он дрыгал связанными ногами, задыхался от ярости.
– Всему свое время, сын бандита! Я еще долго проживу. А вот тебя, паршивого осла, когда высвобожусь, привяжу к хвосту своего жеребца и протащу по сельским улочкам!
– Ой, как страшно напугал! – загоготал Шархан.
Своего дружка язвительным смехом поддержали напарники. Двое из них за руки и ноги приподняли Хасана и мешком накинули на седло одной из лошадей.
Хасана довезли до ручейка, где группа Шархана стояла лагерем. У ручейка они его сняли с седла, ноги высвободили от пут, со связанными руками бросили на землю.
Шархан ликовал, наконец, кровник униженно валяется у его ног. Захочет, сейчас же отправит к праотцам. Он, прищурив левый глаз, глядел на свою
