смерч – сотни зеленовато-белых молний. Молнии, сбитые в прочный строй, с невиданной силой и скоростью неслись над речной долиной. Как пыль оси смерчи, в небесах сгущались и в страшном вихре неслись и кружились тучи, а вокруг них формировался веер все новых зигзагообразных молний. И из небесной глубины этот веер несся на пятачок земли со священным дубом.
Одно мгновение Хасану почудилось, что на него движется огромная лавина бандитских формирований под предводительством Шархана. Хасан воздел руки к небесам, замолвил: «О Аллах, помоги!» Лицо его было страшно в своей ярости, глаза горели алым пламенем. Из глубины небес к Хасану устремилась Рыжегривая волчица с огненным мечом на боку, за ней, оставляя за собой огромный сноп огня, несся Небесный камень. Хасан вооружился огромным огненным мечом со Священной горы, сел на Рыжегривую волчицу и возгласом «Аллаху Акбар!..» поднял огненного коня на дыбы.
Неожиданно в его угасающем мозгу зажглась мысль об удивительном феномене запрограммированного клеточного самоубийства – апоптозе. Когда клетка становится не нужной или опасной для организма, она убивает себя. В самый критический момент жизнедеятельности химические сигнальные вещества отдают приказ клеткам на самоуничтожение. «И я стал никому не нужным: ни самому себе, ни родным и близким, ни умме, ни Шах-Заде… Значит, я стал опасен себе, обществу, в котором живу. У меня остается один выход – покончить с собой. Но прежде расправлюсь с сатаной Шарханом и его бесами…»
Хасан в правой руке судорожно сжимал рукоятку огненного меча, посланного гуннам небесами. «Идет минута ожидания, – подумал он. – Страх железной рукой стискивает мое сердце, все тело немеет, становится чужим. Мгновение – все это исчезнет в горячке сражения, в звоне оружия, крике ярости, храпе кроваво-красных лошадей. Я о себе перестаю думать…»
Удар, еще удар молний в пятачок земли.… В промежутках между громыхающими, палящими треском молниями – небесными стрелами – до ушей Хасана долетали мольбы Артиста, Пеликана… Он заметил, как Шархана выбросило из горящей палатки, как тот успел броситься в дупло священного дерева и укрыться. В промежутках ударов огнедышащих молний до ушей Хасана обрывками доносились дикие вопли Шархана: «О, священный дуб, защити меня от гнева небес! Тогда я буду твоим вечным рабом… Рабом… Вечным Рабом… Вечным…»
Угасающее сознание Хасана запечатлело, как Артиста и Пеликана на пылающей поляне вместе с горящей палаткой настигла еще одна молния. Они упали, вспыхнули, стали исчезать в чреве красно-голубого пламени…
Хасан обратился к Небесам: «Аллах един, и Мухаммед его пророк на земле. Я свой долг выполнил… Заберите меня…»
В Хасана ударила молния, он рухнул, подкошенный. «Исчадие ада, возмездие свершилось – священный огонь проглотил шайтанов. Настал конец и моим мучениям…» – прошептал Хасан, и перед его глазами все вокруг заволокло алым пламенем…
Мечеть за густой порослью
Хасан в бреду сквозь туман смотрит на сельскую мечеть за густой порослью могучих ясеней, лип в золотистых сережках. На крыше мечети воробьи завели свою любимую песню: шелест крыльев, трели, чириканье, писк, веселое щебетание, – море жизни и жажда продлевать свой птичий род. Хасан, широко раскрыв руки ладонями вверх, с полуоткрытыми глазами лежит в густой зеленой траве, пахнущей мокрой землей, дурманящими запахами. Он с благоговением вслушивался в окружающие звуки и шорохи. Жужжание шмелей, диких ос, пчел, собирающих нектар с луговых трав и разноцветий, приятно нежило его слух, клонило ко сну. Он не заметил, как вдруг задремал.
Перед его глазами стояла Шах-Зада, вся блистающая, улыбающаяся. Его поразили ее глаза! Глаза – зеркало души, такие яркие, живые! Какой блеск, какая сила энергии отражались внутри этих глаз. Словно они не глаза, а две звезды, сверкающие на бледном лике ярким синим пламенем.
– Шах-Зада, покажи мне твое лицо, дай услышать мелодию твоего голоса, – зашептал Хасан в умилении.
Хасану понравилось, как она отозвалась на его похвалу, с какой любовью в глазах оборачивается к нему лицом. В это время с верхушки гор срывается сильный ветер и треплет на ней легкое шелковое платье небесно-голубого цвета. Ветер плотно облепляет его вокруг сильного, как ствол белой березы, тела и между ног. Под одеждой вырисовывается весь контур ее тела – мощное тело сорокалетней женщины с выпуклыми чашеобразными грудями с возвышениями сосцов, от которых материя платья на груди лучами расходится по сторонам. Взгляд его глаз плавно переходит на плоский, объемистый, как медный таз, живот зрелой женщины, крутые бедра, заманивающие линии тела, подчеркивающие его красивые контуры и формы, силу стройных ног. Он был поражен тем, что еле заметные контурные линии, которые начинаются в одной точке…, огибая выпуклости ее стыдливого места… расходятся под животом, плавно переходя к линии разреза торса на пояснице.
Шах-Зада подходит вплотную и всматривается в лицо Хасана с трепетом и восхищением. Невыразимо прекрасно ее смуглое от загара и яркое, как луна, лицо. Тяжелые густые волосы множественными ручейками стекают на ее плечи, пронзенные лучами солнца, они струйками медных огней разлетаются по спине.
– Как ты прекрасна, моя Шах-Зада! Богиня каких небес, какой земли породила тебя? – с восхищением вопрошает Хасан.
Шах-Зада в ответ, смущаясь его слов, застенчиво прячет глаза под тенью густых пушистых ресниц. А Хасан не может не видеть, что под ее длинными ресницами и в углах губ затаилась страстная интригующая улыбка, значение которой знает только она одна.
– Да, да, Шах-Зада! Ты прекрасна. Солнце из своих золотистых лучей и огня соткало тебя самой прекраснейшей из женщин! Губы твои рдеют как бутоны раскрытых роз, а за ними виден ряд жемчужных зубов, брови твои натянуты дугами. Ты манишь, притягиваешь мои вожделенные взоры к себе, как магнит.
