— Какие будут предложения? — спросил Орлов.
— Думаю. Что надо дать двадцать лет заключения в лагере, плюс пять лет поражения в правах. Руководство лагерей знает, что не следует уничтожать прибывших с такой формулировкой приговора.
— Ты согласен? Спросили третьего члена суда — бесцветного комиссара второго ранга, недавно переведенного в Москву из провинции.
— Согласен, согласен, — послушно закивал тот головой.
Объявили приговор. Четверо охранников были наготове, ожидая, что Голубев полезет драться. Однако он ограничился поклон и с усмешкой сказал:
— Спасибо!
— Не нас — Хозяина благодари! — икнул Орлов и повернулся к прокурору. — А ты, брат, пять минут — не больше — читай свои заключения!
Остальных осудили быстро. Ту же меру наказания, что и Голубеву, определили Румянцеву — бывшему начальнику оперативного управления НКВД. Всех прочих ждал расстрел.
— Ну как в Лефортово? — спросил Лаврентий, когда Жихарев вернулся в наркомат.
— Румянцев и Голубев свое барахлишко на теплые вещи в общей камере меняют. Остальных уже шлепнули. Ладно, пойдем с Постышевым толковать.
Берия и Пашка спустились в подвальный кабинет наркома. На лавке лежал Постышев. Горбоносый брюнет, каких появилось в аппарате НКВД после перевода Лаврентия, лупил Постышева бамбуковой палкой по пяткам. Берия что-то по-грузински приказал горбоносому. Тот перестал бить Постышева и отвязал его от лавки.
— А теперь пошел вон! — велел парню нарком уже по-русски.
Кряхтя, Постышев сел на лавке, попытался пошевелить пальцами ног, но застонал. Берия протянул ему портсигар.
— Курите, гражданин Постышев. Не пойму я: кто вы такой?
— Коммунист я, гражданин Берия. Коммунист… — затянулся папиросой бывший председатель Совета Народных Комиссаров Украины.
— Если вы коммунист, должны быть честны и откровенны. Должны разоружиться перед партией. Расскажите о ваших отношениях со шпионами Блюхером и Косиором!
— Оба были честными коммунистами. Они никогда не были шпионами!
— А вот Косиор во всем признался и сообщил следствию, что хотел завербовать вас.
— Косиор расстрелян… Применяли к нему те же методы, что и ко мне. Вы под пытками заставили его дать такие показания.
— Аналогичны показания Блюхера.
— Устройте мне очную ставку с ним! Я не верю, что Блюхер мог дать такие показания.
— Экий вы человек, Постышев! Все вам докажи! Может быть, еще и документы представить? Вам говорит нарком внутренних дел — поэтому надо верить!
— Как можно верить наркому пытками вырывающему показания? Как можно верить наркому, швырнувшему в тюрьмы десятки тысяч людей?
— Ну, это было при Ежове! Сейчас мы освобождаем очень многих. Готовы освободить и вас. Но для этого вы должны подтвердить, что Блюхер и Косиор — шпионы! Выбирайте: возвращение к жизни, к работе, к политике или допросы, суд, приговор!
— Значит, вы предлагаете мне сделку с совестью, гражданин Берия?
— О какой совести ты говоришь? — вспыхнул Лаврентий. — Скольких ты сам послал на смерть и в лагеря, когда работал на Украине?
— Да послал, зато гораздо больше вытащил из ваших лап!
— Я даю тебе ночь на размышления! Или подпишешь то, что мы тебе продиктуем и получишь хороший пост в Средней Азии, или тебе будет очень плохо.
— Как бы плохо мне не было, я не опорочу своего доброго имени!
— Это сделаем мы! Кто ты сейчас такой? Враг народа! С этим клеймом и умрешь! И дети, и родственники твои с этим клеймом умрут!
— История меня реабилитирует!
— Хватит дискуссий! Иди, думай!
Постышев категорически отказался дать ложные показания. Его пытали еще полгода. Наконец, Хозяин сказал:
— Хватит! Кончайте с ним!
До 1940 года сидел в тюрьме слепой Егоров. Как-то Берия вспомнил о нем и запретил кормить. В соответствии с указанием Сталина, его бывший соратник умер естественной смертью — от голода.
