обстановкой.
Оставшись в одиночестве, капитан с интересом присмотрелся к немногочисленным посетителям, забредшим сюда в столь неурочный час, и глубоко задумался. По всему выходило, что он явился сюда не совсем вовремя, так как основное время богемной тусовки приходилось на вечер и ночь, а он, отвыкший от столичного ритма жизни, пришел сюда днем. Мысленно махнув рукой на свою ошибку, Бобер ещё раз окинул взглядом всех присутствующих и заметил, как один из посетителей очень уж пристально смотрит на него, даже не пытаясь скрыть своего нездорового интереса к его персоне. Чуть улыбнувшись, капитан демонстративно приветливо помахал слишком любопытному мужчине и, отвернувшись от него, стал рассматривать интерьер желтого зала.
– Извините, я вам не помешаю? – раздался сбоку совершенно неожиданный вопрос, произнесенный хрипловатым лирико-драматическим баритоном.
Удивленно обернувшись, Бобер увидел все того же мужчину средних лет, демонстративно выражавшего свою заинтересованность его персоной, и, подумав пару мгновений, решил выяснить, в чем причина такого навязчивого интереса к его персоне.
– Пожалуйста, присаживайтесь, я никаких возражений не имею, да и в приятной компании отобедать будет куда как приятнее.
– Позвольте представиться, свободный художник Валерий Чижик собственной персоной! – с пафосом произнес мужчина, надеясь произвести впечатление на более молодого собеседника, и присел напротив него, искренне ожидая услышать очередные комплименты в свой адрес, но, не дождавшись, с недоумением посмотрел в глаза молодого человека и вкрадчиво поинтересовался:
– Вы что, меня не знаете?
– А должен? – вопросом на вопрос, ответил Бобер, действительно не зная, кто напросился к нему за стол.
– Интересно, из какой же дыры вас в этот приют для творческих людей занесло?
– Простите, как вас по отчеству? – не приняв навязываемого тона, задал свой вопрос капитан, внимательно изучая реакцию пациента.
– Батюшку звали Александром.
– А мое имя Павел, фамилия Бобров, и вы, Валерий Александрович, мне совершенно незнакомы, а, к вашему сведению, я в Питере прожил более пяти лет.
– Это крайне прискорбно, молодой человек, и говорит об отсутствии у вас должного интереса к настоящей поэзии, принадлежащей кисти наиболее талантливой части либеральной интеллигенции славного города Санкт-Петербурга, – вальяжно произнес мужчина, наставительно тыкая в молодого человека указательным пальцем с неприлично отросшим ногтем, из-под которого была видна грязь.
– Знаете, господин Чижик, я поэзию с удовольствием почитываю, особенно классическую, но будьте так добры, не упоминайте в моем присутствии либеральную интеллигенцию, – жестко отреагировал капитан на замечание сидящего напротив него субъекта и, помолчав пару мгновений, поинтересовался: – Позвольте полюбопытствовать, как соотносится настоящая поэзия с кистью художника, если поэты пишут свои стихи пером?
– Да вы, сударь, самая настоящая неотесанная деревенщина и совершенно ничего не понимаете в творческой аллегории! – задетый за живое, воскликнул господин Чижик, точно раненый зверь, отчего эхо его голоса было отражено самым причудливым образом от расставленной на столах хрустальной посуды.
Внимательно смотря на багровеющего Чижика, капитан стал свидетелем трансформации человеческого лица, с которого медленно сползала маска интеллигентного человека, а на ее место приходило нечто пугающе безумное и скрытое до сей поры под благообразностью. Определенно, проявляющаяся мерзкая рожа была истинным лицом собеседника, умело скрывающего свою сущность от всех окружающих и до глубины души ненавидящего всех тех, кто позволяет себе быть несогласным с его мнением.
– Господин Чижик, не стоит мне демонстрировать истинное лицо российского либерала, я его и так прекрасно знаю, и поверьте мне на слово, это лицо не нравится не только мне, но и абсолютному большинству граждан этой страны, – высказался капитан, с ироничной улыбкой поглядывая на Валерия Александровича.
– Ах ты, щенок! – завопил сосед и попытался замахнуться на молодого человека своей дряблой рукой.
Окончательно поняв, кто перед ним сидит, Бобер, подобрав под столом правую ног, молниеносно нанес несильный удар по берцовой кости. Схватив Валерия Александровича за руку и крепко прижав её к столу, он тихо прошипел:
– Только попробуй заорать, я тебе все зубы вышибу. Ты меня понял, уродец?
Именно в этот момент с лицом околобогемной перхоти вновь стали происходить стремительные изменения. Безумная мерзкая морда, взяв себя в руки, вновь натянула на себя маску интеллигентности и, напустив на себя саму невинность, растоптанную грубым солдафоном, проблеяла голосом какого-нибудь святого:
– Фу, какой вы грубый и неотесанный мужлан!
Посмеявшись про себя, Бобер с крайней степенью брезгливости откинул руку Чижика и достаточно громко, чтобы услышали все немногочисленные посетители столь почтенного заведения, произнес:
– Запомни хорошенько мои слова, если ты еще раз появишься на моем горизонте, я тебе обязательно яйца оторву. Ты меня понял?
