Избранные рассказы

которого зубчиками вырезана (ближе к наиболее длинной стороне) середина, так, что образуется десятиугольная геометрическая фигура. Или его сородич gef-09, самолет с двумя далеко отстоящими друг от друга и торчащими прямо из фюзеляжа "хвостокрыльями", двумя парами меняющих форму и поворачивающихся горизонтальных крыльев, и почти квадратным фюзеляжем, из какого торчит обтекаемая носатая кабина. Или – самолет самого внеземного вида – gef11-46b, снизу совершенно круглый, как настоящая "летающая тарелка"…

Густав узнал, что, так же, как в Северной Америке не бывает улицы номер 13 (хотя встречаются 12-е авеню или 14-я улица), а после 12-го этажа сразу же следует 14-й, так же не бывает американских самолетов с номером тринадцать: нет, например, истребителя f-13, хотя есть f-12 и f-14. Он теперь знал и понимал все лётные словечки, известные только американским и британским пилотам или (может быть, ещё) авиамеханикам.

Некоторые самолеты ему снились со всеми их параметрами и лётными характеристиками, другие – как образы, возникающие в чуждом, "не своем", сознании. Постепенно он начинал входить во вкус, дискутировал сам с собой, "обсуждая" достоинства и недостатки той или иной модели, мысленно спорил с конструкторами-дизайнерами, доказывая свою точку зрения. Каждое утро он записывал увиденное и узнанное чисто автоматически, почти не отдавая себе отчёта в том, что он делает. Однажды он нацарапал что-то в очередной раз так же автоматически, и, когда перечитал этот текст, ему стало страшно. Оказалось, рукой Густава летчик Смит (это было совершенно ясно) – его раздвоившееся "я" – написал ему первое письмо. Жутковато зловещий текст плыл у него перед глазами от остолбенения и испуга:

"Now back to the F-19/F-117 controversy. The F-117 designation for the Stealth seems inconsistent. The «old» Air Force designation scheme was started over from one back in 1962, at which time the fighter numbers had reached F-111. If F-117 is REALLY consistent with this scheme, this would imply that the Stealth fighter had been ordered into service prior to 1962, which seems quite improbable. If one accepts even this as plausible, one now has to ask the question: What about the «missing» numbers between F-111 and F-117 in the sequence? What then were F-112, F-113, F-114, F-115, and F-116? There has been some suggestion that these are designations for Soviet-built aircraft that were «acquired» by the Americans and taken out West to be test flown and evaluated in the Nevada ranges. They might, for example, be American designations for MiG-21, MiG-23, MiG-25, Su-7, etc. We can only speculate until someone in the know is willing to talk."

"Finally, does F-19 stand for some supersecret project that is so "black" that we won't hear anything about it for at least a decade? Could it be the "Aurora" that is rumoured to be under test out in the desert as a possible replacement for the SR-71? Or else, perhaps the F-19 really is a "hole" in the designation scheme, and all of this confusion and inconsistency in aircraft designation schemes is deliberately designed to confuse Soviet intelligence about what we are up to. It has certainly succeeded in confusing ME!!!"

Ко всем приобретённым в рекордный срок причудам и новым привычкам прибавилась манера вести дневник. Густав сидел перед пламенем искусственного камина или перед голубоватым светом телевизора – и писал:

"Я проваливался в зловещие военные игры, в интриги разведок и несущие смерть человеческие игрушки, не в силах ничего сделать, чтобы спасти себя".

"Первым почуял неладное мой друг, норвежец Арне (Омланд) Боргенсен. В одно утро он появился как из-под земли, когда я провалялся в постели битых три часа, испытывая ужас при самой мысли о возможности снова заснуть, и в то же время не в силах сделать хотя бы одно движение из постели. Простые действия – типа встать и сварить себе кофе, или поднять трубку и позвать домработницу – обдумывались мной как грандиозные стратегические планы. Я чувствовал, что проваливаюсь в депрессию." Боргенсен, застав Густава в постели в этом разбитом состоянии, постепенно вызвал его на откровенность. Густав, человек по природе своей открытый, в конце концов поведал обо всем. Установившееся молчание длилось не менее получаса.

– Только теперь я понял, насколько ты умён, – сказал Боргерсен после паузы. – Если бы это случилось со мной, я бы давно уже загремел в психушку, спился или отправился покорять Северный Полюс. Только не советую рассказывать Патрику.

– Как ты полагаешь, стал бы я скрывать от тебя, что со мной происходит, если б не из опасения, что то, что знают двое, узнает и третий?

– Честно признаюсь – мы обсуждали с Патриком твоё странное поведение и то, как ты изменился. Перед приездом сюда я был на проводе с Патриком. Он спросил у меня, не считаю ли я, что тебя стало опасно пропускать на Зону. Мы договорились, что я навещу тебя, и проинформирую Патрика, как обстановка. Но теперь – обещаю – буду держать рот на замке. Только давай сговоримся, что ты просто запил.

– Я согласен с тобой. Сослаться на запой – самое безопасное в нашем мире. Обратись от моего имени к Патрику с просьбой порекомендовать психотерапевта или "рехаб" – только анонимный и частный. Лучше в Аргентине или в Штатах. Я подумаю, как потом уклониться от них.

– Как? Разве ты не намерен лечиться? Ведь совершенно же ясно: что-то не в порядке с твоей головой.

– Не стану тебя разубеждать. Да: с головой, с куриными мозгами, пусть так. Но, пойми, Омланд, всё гораздо сложнее. Здесь есть две стороны проблемы. Одна, конечно, в моих мозгах, которые отчего-то взбунтовались. Но есть и другая. Этот лётчик, в которого я превращаюсь по ночам, совершенно конкретные сведения о совершенно конкретных машинах, из головы Смита каким-то образом пересевшие в мою тупую голову. Ты полагаешь, что не надо пытаться как-то это объяснить?

– Да, я спонтанно чувствую: не надо ничего объяснять. Лучше всего отправиться прямиком к врачу. А там – тебя излечат от этой хрени.

– Ты что – психиатр? Откуда тебе известно, что излечат? И потом – от чего лечить? Это что – шизофрения, или что-то другое? По роду своей