повинуясь мне, Даша залезла на полати, я её, не спеша (быстро уставал), парил, гладил. Потом мыл её простым хозяйственным мылом (другого не было), мыл не мочалом, руками. И это было превосходно! Я не ожидал, что Даша, сначала равнодушно-податливая, стала ластиться к моим рукам, как кошка. Мне просто было приятно её мыть. А вернее — щупать. Гладить каждую складочку, каждую выпуклость. Помыть ступни, с подошвой, жёсткой, как подошва солдатского сапога — видно, что часто босая ходит. Я — извращенец? С таким кайфом мыть чужие ноги? А как кайфово было мыть-гладить остальное!
Закончилось всё тем, что мы сцепились снова, сплетаясь в единое целое.
И пусть весь мир подождёт!
Она лежала у меня на груди, поглаживая шрам на сердце, ставший почему-то едва заметным.
— Он был контрастнее. Ты постаралась?
— Да.
— Как называется то, что ты сделала?
— «Живород».
— Так и называется?
— Да.
— Мы сможем повторить? Не ритуал, а то, что было после?
— Нет.
— Почему?
— Другая ждёт своей очереди.
— Докторша?
— Да.
— Подождёт.
— Ты жесток.
— Да. Я не был таким. Раньше.
— И станешь ещё жестче. Если выживешь.
— Вот именно. Ты видишь будущее?
— Нет. Мой муж видел. Он мне сказал, что ты придёшь.
— Прям так и сказал?
— Он сказал, что придёт странник меж мирами. Воин. Такой же, как и он. Так я тебя узнала.
— Не понял.
— Какой ты глупенький, — прыснула она, — все люди дышат разной силой. Твоя сила — как и его.
Она мне рассказывала о том, каким ощущают мир экстрасенсы, как видят мир они. Единственное, что я понял — что ничего не понял. Как объяснить монохромному с рождения псу цвет радуги? Так и я. Не увидев — не поймёшь.
— Ты видишь. Иногда. Боишься только видеть. Не бойся. Ты же воин. Бери всё, что нужно для победы и рази врага.
— Почему он умер, если такой великий воин, а ты такой великий целитель?
— Его время истекло. Он должен был уйти.
— Прости, я не должен был. Я знаю, как терять родных и любимых. И чтобы ты ни делал, ничего не изменить.
— Давай не будем, — она встала, потянулась ко мне. Я думал, чтобы обнять, но она отстранилась всем телом, расстегнула цепочку с крестом, унесла в предбанник, вошла с ворохом простыней и полотенец. Положив ворох мне в руки, она опять охватила мою шею. Когда она убрала руки — на моей груди лежал белый маленький крестик на чёрном кожаном ремешке. А узелка я не нашёл. Ремешок образовывал замкнутый круг без разрыва.
— Как его снять?
— Никак. Пока ты жив — он не разорвётся. Ровно за сутки до твоего ухода он сам распадётся. У тебя будет время завершить дела и проститься.
— У него был такой же?
— Это его.
— Я понесу его крест?
— Я же понесла твоё дитя.
— Что?
— Я ведунья, я сразу почувствовала. Жизнь. Живород. Я — тебе вернула жизнь, ты — мне.
Я сгрёб её в объятия:
— Будь моей всегда! Будь моей женой!
