— Ты ещё и генералов угробить решил? — взревел я.
И ударил его, со всей своей возможной дурью и злостью, в грудь. И ещё не известно, чем бы это закончилось для моего же начштаба, да и для меня потом, но удар мой успел сбить Громозека, начштаба получил только по касательной. Зато я накинулся на Громозеку. Несколько минут мы, молча, пыхтя только, вели схватку. Я наносил удары, Громозека их, молча и очень эффективно, парировал или уклонялся.
— Генерал ждёт, — напомнил он мне. Как будто мы не дрались, а в подкидного играли.
Я перестал пытаться пробить его оборону, тяжело вздохнул, выдохнул.
— Полегчало? — спросил Громозека.
Я кивнул. И верно, мир перестал «мерцать» сумраком.
— Обращайся.
Я ухмыльнулся, два раза хлопнул по своим бокам, выбивая из одежды пыль, и шагнул за полог палатки.
Война — путь обмана
Встав перед генералами, представился, извинился.
— Пришёл в себя? — с недовольной усмешкой спросил Николай Федорович. Он был зол. Но старался этого не показать.
— Да, спасибо.
— Постарайся впредь воспитывать своих подчинённых не в присутствии вышестоящих командиров. Это некультурно.
— Виноват, исправлюсь.
— Надеюсь.
И как начал меня распекать! За то, что я не сидел здесь, в лесу, пеньком, а переправился на ту сторону. Да ещё и в бою лично учувствовал! Я слушал, слушал, а потом не выдержал, глухо, как-то рокочуще, от всё ещё не отпустившего меня гнева, задавленного, но не исчезнувшего, начал говорить:
— При всём уважении, товарищ генерал, вынужден напомнить вам, что я вам придан только на время проведения операции. И подчиняюсь вам только локально. Приказы ваши выполнять обязан, но прорабатывать меня, а тем более перевоспитывать — не позволю!
Генералы штаба фронта опешили, Ватутин побагровел, карандаш в его руках хрустнул, разлетаясь на части. Он вскочил, но я смотрел ему прямо в глаза. Мы некоторое время пободались взглядами, потом генерал махнул рукой, сел обратно:
— Ладно, проехали. Рассказывай, как там идёт наступление?
Я молча, сжимая кулаки, смотрел в переносицу генерала. Ну, скажите, это — нормально? То, как я себя сейчас повёл — нормально? Это — адекватное поведение? Меня пора в психушку и лечить, лечить, лечить! Или отдать «тройке» трибунала — те быстро «вылечивают». Проснувшаяся «холодная», расчётливая часть моего сознания — «калькулятор» — уже издевалась надо мной, мстя за проложенный мною для него в прошлый раз аморальный маршрут.
Смотрел на генерала и не мог понять: чего он хочет? Что он хочет услышать? Что ему сказать? А-а, была — не была! Хуже уже не будет:
— Плохо.
— Даже так? А мне докладывают об успехе. Враг разбит и повсеместно отступает.
— Организованно. На заранее подготовленные позиции. Подкрепления ему подходят, батареи развернуты, площади пристреляны. Резервы не «засвечены». И авиацию он ещё не применял.
Я глубоко вздохнул. Я, «калькулятором», понимал, как это выглядело с их стороны. Особенно на фоне моей истерики по дороге сюда и выпендрёжа только что. А выглядело это трусостью, паникёрством и пораженчеством. Лечить! Лечить! А воевать кому, пока я буду «отдыхать»?
Но раз уж начал «паникёрствовать», то продолжил:
— Танковым экипажам не хватает выучки — едут в бой, как паровозы на рельсах — только прямо! Не используют рельеф. Не видят ничего ни впереди, ни вокруг. Ни своих, ни врагов. Стреляют до последнего — не маневрируют. Взаимодействия танков и пехоты тоже не увидел. И пехота в бой бежит стадом баранов. В обороне — огонь по противнику из стрелкового оружия не ведут, ждут, когда пушки и пулемёты всю работу сделают. Стойкости нет — бегут на противника, потом от противника, потом опять на противника. Как танки кончатся, так и наступление закончится. Не вышло прорваться. Может, мне бригаду ввести в бой?
Генералы переглянулись. Ватутин спросил:
— Думаешь, у тебя лучше получится?
— Надеюсь.
