— Как и везде.
— Та — да!
Он помолчал немного, потом пробормотал:
— А встретились тут.
— Угу.
Пётр склонил голову ближе ко мне:
— Бежать надо, — прошептал он.
— Не смогу я. Сам иди.
Пётр недовольно запыхтел. Молчал долго. Но меня исправно тащил. И то — спасибо.
— Смотри, где идём! Глушь! — оглушительно шипел он. — Щас не рванём — пожалеем.
— Не смогу я. Брось меня. Я — обуза. — Покачал головой я.
Больно странным мне показался ты, Пётр.
И ассоциации ты вызвал тревожные — первоапостола тоже звали Пётр. С греческого — камень. А первосвященника звали Каифа. Тоже с их на наш — камень. А может, это — один человек? Приговорил учителя, основал новую структуру — Церковь, где и стал первосвященником. И изложил свою версию событий в нужном свете в своей версии Книги. Не, не любитель осин Иуда был падлой, а вот такие умники и красавцы.
— Вот тебя коротит! — обрадовал меня Громозека.
— Помог бы лучше, — мысленно огрызнулся я.
— Я же плод твоего больного разума. Чем я тебе помогу? — удивился Громозека.
— Пощупай этого болящего на носилках.
— А что с ним не так? — заинтересовался Громозека.
— Пятки его.
— Пятки? — Призрак умеет играть голосом удивление? Какие продвинутые у меня глюки!
— А ты присмотрись.
Призрак Громозеки зазевался и прошёл прямо сквозь одного из немцев. Немец споткнулся, удивлённо осмотрелся. Громозека скривился, как лимона в рот засунул. Фыркнул.
— Да, ладно! Духи — не материальны. Глюки — тем более. Чё вы тут мне ваньку валяете! — не поверил я.
Громозека презрительно отвернулся. Протиснулся сквозь пленных, неохотно уступающих ему дорогу.
— Ага, — крикнул он.
Я вздрогнул. Казалось, что на крик среагируют «электрики», но нет, они равнодушно «пасли» наше стадо.
Громозека исчез и появился за моим правым плечом.
— Уважаю, командир. Я думал, что тебе совсем мозги в гоголь-моголь взбило. Неужели только пятки?
— Ну, не только. Ты же мой глюк, значит, должен помнить, как немцы поступали с теми, кто не хотел или не мог идти.
— Есть такое. Решали быстро и просто. По-немецки, рационально — в расход.
— А этот особенный? А почему?
— Точно! А ещё этот мутный «Тагил» нарисовался.
— Должны быть ещё. Тут, по ходу, опять театрализированная постанова намечается со мной в главной роли. Будем посмотреть.
— Командир, как ты допетрил до этого?
— У меня хорошие учителя были. Привет им передай.
— Кому? — не понял или сделал вид, что не понял, Громозека.
— Кремню, Кельшу.
— Кельшу не получится. Жив он.
— И то — радость! Какую постанову они разыграли со мной. Блин, одного не пойму — зачем было организовывать такой Голливуд ради какого-то контуженого?
— А разве Кремень ошибся? Он никогда не ошибался.
— Никогда. А его гибель?
— А ты разве не знаешь, смерть — это не конец.
— Знаю, — вздохнул я.
— Просто иногда наиболее отличившихся отзывают на повышение досрочно. Так что и ему я не могу привета передать. Он — далеко.
Громозека вздохнул, отвернулся, просипел:
