– Цель: линкор, который предпоследний в ближней колонне. Действуй, как говорилось: начиная с носа, последовательно три или четыре гранаты сверху вниз, потом сместить прицел, ещё раз пройтись, потом ещё сместить…
– Вашбродь, всё помню и сделаю, ан ведь нижние, как Бог свят, не взорвутся.
– Верно говоришь, братец, но нам очень надо пропесочить всю верхнюю палубу. Чёрт с нижними, лишь бы только верхние поддали жару. Чтоб горело!
– Иван Андреевич, вам в трюм.
– Вахту сдал.
– Вахту принял.
Семаков стал к штурвалу. Боголепов успел заметить улыбку, растянувшую губы командира. В ней не было ничего великосветского.
Поручик всё же был артиллеристом и потому подумал: «Ещё сажен пятьсот – и я бы скомандовал наводчику дать огня». Цель уже была очевидной: громадный корабль под французским флагом. Название различить не удалось, и Боголепов мысленно подосадовал на себя: надо было одолжить подзорную трубу.
Видимо, французский капитан разгадал намерения противника. Он начал слегка поворачивать на зюйд. То же сделали и другие корабли в колонне.
– Колонна перестраивается уступом! – пропел сигнальщик пронзительно-гнусным (на взгляд поручика) голосом.
Первой заговорила именно артиллерия линкора.
Плотные клубы дыма встали по борту парусного гиганта. Спустя секунд шесть тяжкий гром ударил по ушам. Поручик сначала подумал об ошибке начарта противника с оценкой дистанции, но потом решил, что её не было: ядра подняли столбы воды чуть правее по курсу «Морского дракона». Заградительный огонь, ясно. Теперь дело должно пойти перестрелкой на пределе дальнобойности. И ещё одна досадливая мысль проскочила на краю сознания: как раз об этой характеристике гранатомёта он и позабыл спросить.
– Носовой, бей!
На долю мгновения Боголепову подумалось, что порох в этом гранатомёте пришёл в негодность. Тут же вспомнилось: ведь пороха там и нет, но пока этот факт осмысливался, результаты начали проявляться.
Ослепительная вспышка полыхнула сверхсолнечным блеском на уровне чуть повыше мачты, и в воздухе образовался очень яркий, но быстро темнеющий огненный шар. Армейский поручик увидел явный перелёт, однако наводчик исправил ошибку. Вторая граната лопнула уже много ниже. Наибольшее впечатление произвели скорострельность (между первым и вторым взрывом прошло едва ли десять секунд) и мощь взрыва. Такого поручику слышать и видеть не приходилось. Боголепову показалось, что передняя мачта согнулась, и он даже успел подумать: «Быть такого не может», когда третья граната взорвалась ещё ниже. Тут уж ошибиться было нельзя: исчезли все паруса, а заодно две мачты из трёх. Не будучи моряком, поручик даже не заметил, что бушприт тоже снесло. Зато он углядел, что наводчик чуть сместил прицел по горизонтали. Раскаты взрывов снова сотрясли воздух; на этот раз линкору досталось ещё больше. Не уцелела ни одна мачта. Судя по дыму, на французском корабле что-то загорелось.
Состояние щенячьего восторга исторгло у молодого артиллериста вопль:
– Попада-а-а-ние-э-э-э!!!
Только тут сухопутный офицер осознал, что вокруг люди тоже кричат в горячке боя:
– Подавай! Подавай!! Подавай!!!
– Наддай, братва!!
– Максимушкин, прикрывай!
У несколько ошалевшего поручика мелькнула совершенно дичайшая мысль о пехотном прикрытии орудий, но он тряхнул головой и осознал, что имелось в виду нечто другое. Глянув в сторону кормовой прорези в стене рубки, артиллерист успел увидеть, как перед носом у разворачивающихся кораблей колонны встают огромные, выше мачт столбы воды.
Азарт полностью замутил разум юного поручика. Ему и в голову не пришло считать боеприпасы. О них он вспомнил лишь после выкрика унтера:
– Гранаты кончились!
Начарт добавил:
– Ушла двадцать одна граната, шесть не взорвались.
Армейский артиллерист подумал, что, наверное, перехвалил наводчика носовой пушки (очень уж много тот мазал), потом вспомнил, что лейтенант Мешков говорил о невзрывающихся боеприпасах, и мысленно ругнулся на их дурное качество.
Грянула команда Семакова:
– Все вниз!!!
Поручику показалось, что артиллерийская прислуга начала выполнять команду ещё до того, как она была подана, чего, разумеется, быть не могло.
