– Николай Иванович, опишите, если не трудно, характер тех болезней или травм, которые вы собираетесь мне предъявить как экзамен.
– Извольте, сударыня. Но позвольте для начала предложить вам место в пролётке… Так вот: заряд пороха загорелся, и четверо нижних чинов получили сильные ожоги. У одного выжжены глаза. У второго кисть правой руки сгорела чуть не до костей. Я всерьёз думаю об ампутации. Ну а третий и четвёртый – просто ожоги лица с обугливанием кожи, недели за четыре должны восстановиться. Шрамы, понятно, останутся.
– Мне надо осмотреть.
Больничная палата была громадной, на двадцать кроватей. Некоторые пациенты спали, но бодрствующие, как один, повернули голову и уставились на молодую странно одетую барыню в компании не с кем-нибудь – самим Пироговым, а уж тот пользовался несомненным и заслуженным уважением.
– Надо полагать, те четверо?
– Совершенно верно.
Не увидеть повязку на глазах у матросика было трудно.
Женщина бросила короткий взгляд на странную серебряную плитку в руке. В её голосе зазвучали приказные нотки.
– Перевести всех четверых в отдельное помещение. Они же могут ходить, верно?
– Добро. Прохор, отведите их в большую операционную. До послезавтра оперировать в ней никто не будет. Уж для осмотра сгодится.
У магистра магии жизни были причины для такого требования. Сигнализатор однозначно показал: в палате имеется хотя бы один негатор.
Двое пациентов повели под руки третьего – того, что с повязкой на глазах. Четвёртый пошёл за ними. Впереди шагал санитар. Через пять минут вся группа вошла в операционную. Госпожа снова глянула и удовлетворённо кивнула – сигнала не было.
– Не желаете ли вымыть руки, сударыня? – с елейной улыбочкой осведомился Пирогов. Уж он-то знал предрассудки относительно этого дела.
Похоже, заграничная докторша не уловила иронии.
– Неплохо бы, но не обязательно. Я не собираюсь касаться больного руками.
Руки были помыты, по мнению хирурга, недопустимо быстро. Но он промолчал.
– Садитесь.
– А больно не будет? – Храбрец матрос, не побоявшись вспыхнувшего картуза с порохом, несколько устрашился непонятного доктора женского пола.
И вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих, кроме того, что с повязкой на глазах, женщина улыбнулась.
– Делать так, чтобы пациенту не было больно – часть моей работы.
Трое матросов переглянулись. Пирогов чуть поднял бровь.
– Итак, Николай Иванович, сейчас я… – женщина-врач замялась, явно подыскивая слова, – наведу на больного очень крепкий сон, поскольку мне нужна неподвижность…
– По-русски называется наркоз.
– Благодарю… теперь поглядим… Ага… Николай Иванович, ну как же вы говорили «глаза выжгло»? Наружная оболочка сильно пострадала, верно; также… цветная оболочка…
– Радужная, с вашего позволения.
– Да, спасибо… но ведь хрусталик практически не затронут! И… задняя стенка… ну, вы понимаете… и нервы зрения целы полностью…
Пирогов уже не решился прерывать.
– Тут всего-то работы на… э-э-э… от получаса до часа. И ещё хорошо бы подлечить ожоги лица. Лоток сюда!
Дальше на глазах потрясённого Пирогова страшная почерневшая роговица отпала; вместо неё начала нарастать нормальная. Иностранка то коротко задумывалась, то двигала в воздухе пальцами, то опять застывала. Потом вдруг обуглившаяся кожа превратилась в нормальную. Наконец, женщина разогнулась.
– Ну вот. Гляньте.
Глядеть, собственно, было незачем. Бессмысленный взгляд, что и положено при наркозе, расширенные зрачки, но… полностью целые глаза. Как? Единственное слово, что приходило на ум Николаю Ивановичу, было «колдовство».
Тем временем женщина-врач стала раздавать команды:
– Наркоз продлится ещё час. Потом пациент будет просто спать. Шести… нет, лучше восьми часов сна хватит на полное заживление. На это время, – и тут в голосе появилась уже знакомая присутствующим сталь, – никому к больному не подходить на расстояние ближе десяти сажен. Никому, кроме вас, Николай Иванович, меня, само собой, а также тех, кому я разрешу.
Пирогов наконец пришёл в себя и высказал то, что, по его мнению, было в тот момент главным:
– Марья Захаровна, голубушка, научите!
Женщина улыбнулась грустной улыбкой, совершенно не вязавшейся с молодым лицом.
– Николай Иванович, вы сами не знаете, о чём просите. Позже я расскажу вам подробно, в чём тут препятствия, но главное из них – я не знаю, есть
