– Велено ответа дождаться, – солидным голосом заявил посыльный, несолидно почёсывая одной босой ногой другую.
Иностранцы переглянулись, быстро переговорили меж собой на чужом языке, и один из них, явно из офицеров, написал записку, сложил её, достал из кармана медную копейку, вручил то и другое гонцу и велел отнести обратно. Мальчишка резво поскакал по грязной улице, подстегиваемый отчётливой перспективой получить дополнительное вознаграждение. Забегая вперёд, следует отметить, что его ожидания оправдались.
Сразу же после этого командор начал распоряжаться:
– Почему-то мне кажется, что тревоги ни этим вечером, ни завтра не будет. Сударя хорунжего до завтрашнего дня отыщем. Так что можно к ювелиру идти в том же составе, что и тогда.
Относительно возможности нападения морское начальство пришло к тому же выводу, что и руководитель иноземцев. Но отсюда произошли несколько иные последствия. Одно из них заключалось в том, что команде разрешили сойти на берег. И в кабаке, куда нижние чины и устремились, разговоры были весьма интересными. Не так часто удаётся послушать истории об удачном абордаже[13].
Надобно заметить, что хотя комендор Максимушкин был в известной степени нетрезв, но не забыл тайные наставления лейтенанта князя Мешкова, каковые получил перед самым сходом на берег. И потому история была изложена не в особо хвастливом ключе:
– …И, значит, как вдарил я по вражьему борту, так грохнуло хорошо, да только все с недолётом. Цельных шесть гранат и вовсе не взорвались – впустую палили, значит. А потом наш зубастый приказал целиться под форштевень, так тут повезло: последняя вдарила аккурат, чтоб нос французу аж подбросило. Это сам видел. И течь у них открылась, все могут подтвердить…
– Так отчего же не взрывались, аль фитили гасли?
– Нет, там хитрое внутреннее устройство.
– Ну, выходит, тот купчишка, что гранаты продал, прохиндей растреклятый, подсунул вам негодные.
– То-то, что он честно предупредил: взрываться, дескать, будут, но не все…
– Ну, ты и уморил! Вот нашёл честнягу! Прям святой: подсунул негодный товар и честно предупредил, что гранаты, мол, могут не сработать. Нечего сказать, достойный купчина!
– А всё ж наша взяла, и никого насмерть не убило. Ну если не считать Пахома Зябкова, да и то его наша лекарь вырвала от костлявой.
– Где ж он сам?
– А нету. Лекарь запретила ему выпивать до завтрешнего. Ну а потом можно.
– Эхва! Не повезло ему.
– Как раз наоборот-ка: осколок прям под сердце попал, ан жив остался, да, считай, почти что выздоровел, а завтра так вопче.
– Да разве баба лекарем быть может?
– Наша, она такая и есть. И потом: не мужняя она жена, на пальцах колец нет.
– Не, так не можно. Ладно, пусть не баба, а девка, так ведь все равно настоящим дохтуром ей не бывать.
Разумеется, казачье ОПЧЕСТВО получило свою долю от удачливого хорунжего. В кругу, каковой включал в себя лишь самых УВАЖАЕМЫХ, разговор был сходным, отчасти. Собственно перипетии боя интересовали постольку поскольку. Основная же масса вопросов вполне могла уложиться в классическую формулировку: «Ладно за морем иль худо? И какое в свете чудо?»
Частично казаки уже были наслышаны о чудесах. Корабль железный, сам из себя малый, ухитрился вчистую победить куда более сильного противника, да притом без потерь (царапины на краске в расчёт не принимались). Пушка там была особенная – это тоже стало общеизвестным. О бомбах, вздымающих столбы воды выше мачт, все также знали.
Вразрез ожиданиям слушателей, хорунжий был вполне серьёзен. После краткой информации о бое последовало:
– Гляньте, что я купил у тех иноземцев. В руке как лежит… Да четырнадцать пулек.
Пистолет пошёл по рукам. А Неболтай продолжал рекламную кампанию:
– Для пластуна лучшего и не придумать. Стреляет почти без шума.
– А покажи!
– И покажу!
Обладатель невиданного пистоля извлёк сильно помятый лист бумаги и нацепил его на гвоздь в стене. Отойдя на полтора десятка шагов, стрелок сам себе скомандовал:
– А ну-ка!
Послышалось что-то вроде «Чпок! Чпок!», и в бумаге появились две дырки. Реакция слушателей оказалась хотя и не единодушной, но предсказуемой:
– Изрядно для пятнадцати шагов.
