На ходу я достал и развернул удостоверение газеты, еще имевшее на еще красных корочках герб еще СССР.
– В переходе купил, – твердо определил офицер, обнаруживая неожиданное знакомство с возможностями московского уличного рынка. – Вещмешок открыл!
Совершенно парализованный знакомым еще со службы в Советской армии единственным числом третьего лица, я сбросил с берлинского плеча парижский рюкзачок, растянул шнурки, которыми была схвачена его горловина…
…и едва не потерял сознание еще раньше, чем лейтенант заглянул в модную торбу.
Я вспомнил, что в рюкзаке лежит моя Motorola, размером и формой более всего похожая на милицейскую рацию.
Из подозрительной личности я немедленно превратился в организатора беспорядков, агента всех врагов.
– Координируешь по радио? – утвердительно спросил лейтенант. – В американское посольство докладываешь?
Политическая и даже идеологическая каша его представлений давно остыла и загустела.
Впрочем, я был не многим лучше: все ходившие в те дни по городу рассказы о задержанных, которых свозят в подвалы гарнизонной комендатуры, всплыли в моей памяти, и я приготовился к пыткам крысой – я и до сих пор нахожусь под сильным влиянием разочаровавшегося в коммунизме англичанина…
Все же я попытался объяснить лейтенанту принцип сотовой связи. Внимательно слушал только один из солдат, вероятно ходил в кружок радиолюбителей во дворце пионеров. Постепенно я стал сворачивать знакомство с матчастью…
Тут-то телефон и зазвонил! От неожиданности лейтенант не помешал мне ответить.
– Ты где? – мягкий женский голос задал вопрос, который в следующие двадцать лет стал и остается главным телефонным вопросом. Трубка усиливала на всю улицу. – У нас же номер стоит!
– Меня задержали, – в моем тоне смешивались естественный страх и мгновенно возникшая в новых обстоятельствах наглость, – задержали неизвестно почему. И ничего не объясняют…
– Дайте трубку их старшему, – теперь на том конце провода возник мужской голос. Это был хорошо мне знакомый голос мужчины, не допускающего мысли, что кто-нибудь способен ему возразить. Наш главный редактор за годы борьбы с партийной номенклатурой овладел всеми ее манерами и приемами.
В следующие пять минут из трубки, которую лейтенант осторожно держал довольно далеко от уха, раздавалось рычание, в котором можно было разобрать «цека», «верховный совет» и «генштаб»…
В общем, все обошлось. Посматривая на удивительное средство связи, офицер отдал честь. Я перебежал площадь и через полчаса забыл приключение. Шапку придумал вот какую: «Война объявлена и может состояться».
Она и состоялась.
Когда все кончилось, утром на третий день я провожал коллегу – это еще не было государственным обращением – в долгую заграничную поездку. Мы всё ездили, всё несли миру слова правды… По дороге мы жутко поссорились; думали, что навсегда, оказалось – всего лишь надолго.
С возрастом я стал сильнее бояться боли и теперь тоже хочу мира, а не победы.
Счастья, а не справедливости.
Любви, а не страсти.
Дурная компания
Все, что мы знаем, чувствуем, переживаем, представляем, во что верим, на что надеемся и что любим, не возникает внутри нас само по себе – все внушено нам снаружи, во всем нас убедили, все сообщили и объяснили. Так было даже до телевизора, когда раздавались голоса с неба, а не из студии, – все равно нас создавали из пустоты, из ничего возникало нечто, и это нечто было
А с телевизором все пошло еще резвее. С ним уже нет вариантов, другие источники наших мыслей и чувств, помимо ста двадцати или сколько там каналов, непредставимы. Вот ухудшились отношения с Америкой, это огорчительно, но не очень, потому что сразу же возник вопрос: а она есть, Америка- то? Вот репортажи из нее есть, комментарии к этим репортажам тоже регулярно появляются, а сама? То есть такая страна? Заодно неплохо бы выяснить, что это за люди ползают там, по экрану, как забытые на зиму мухи.
И тут!.. И тут такое!.. Не успели привыкнуть к телевизору и его осложнениям, как рвануло: интернет. Тот же телевизор, только выключатель не на нем, а на нас. Ничего невозможно узнать, потому что все стало известно, как только произошло, причем что произошло, не имеет значения. Политическая корректность, как теперь называется одиночное пожизненное заключение, непобедима, потому что верна.
Однако, как сказано в анекдоте, что это я все о себе да о себе. Да, нами манипулируют.