– Да ну их, эти горячие пирожки, – заявляет Владлен. – Обожжёшься ещё!
Пихенько обиделся и отвернулся к окну.
Смычкин расхохотался и дёрнул за рукав женщину с корзиной. Та остановилась, Владлен купил у неё пирожки и подал Пихенько.
– Если обожжёшься, то я тут ни причём.
– Не боись, – огрызнулся Жорж, – не такие уж они и горячие.
Утолив голод, бедный Пихенько решил вздремнуть под стук колёс электропоезда. Он поднял воротник пиджака, натянул кепку на самые глаза, чтобы не мешал свет, и стал думать о счастливых годах детства, с мыслями о которых он обычно постепенно и засыпал. На этот раз он вспомнил про своего деда.
Дедушка Марк воспитывал внука по оригинальной методике, придуманной им самим. Он подзывал веснушчатого Жоржа с оттопыренными ушами и задавал вопрос:
– Внук, хочешь быть ветром?
– Хочу, конечно! – подпрыгивал от счастья Пихенько-младший, отчего у него тут же чуть не наполовину слетали штаны.
– Тогда собери со стола посуду, унеси её к мойке, вымой, поставь на залавок, и ты будешь свободен, как ветер.
После старательного мытья посуды Жорж выбегал на улицу с ободом от велосипедного колеса, вставлял в жёлоб колеса прутик, разбегался вслед за мчащимся ободом и кричал:
– Я ветер! И бежал по Осьмушке, чтобы все в округе знали, что он, действительно, не какой-то там уличный шалопай, а именно ветер.
И осознание этой ветрености буквально окрыляло юного Пихенько.
Поставь парус
Молодые люди идут по берегу озера Алатырь, у южной части которого стоят крайние дома дотянувшейся до этих мест Читы. Смычкин ушёл улаживать дела с местной администрацией, а уставшие от поезда Милютин и Пихенько отправились на прогулку.
– Какой камень круглолицый! – восклицает Гарик, поднимая с земли отшлифованный волнами белый известняк.
– Значит, у него душа добрая, – говорит Жорж с умилением, и застенчиво поддёргивает штаны.
– Добрая душа свойственна живым существам.
– Я бы даже сказал – наиболее живым существам, – подчёркивает Пихенько. – А про камень это я ляпнул, не подумав.
– Тут я с тобой согласен полностью. Только наиболее живые и способны на добро. Есть люди, которые делают добро в одночасье и ничего не требуют взамен.
– Такие давно повывелись, потому что их попросту заездили, – говорит Пихенько.
– Ты прав. Отношения складываются по новой методике, – Гарик закуривает, предлагает пламя зажигалки Жоржу и пускает вверх облачко дыма. – Теперь и доброму человеку необходимо входить в долю, иначе он не выживет. Он делает добро и по-прежнему надеется, что ему ответят тем же. Но зачастую к нему обращаются с просьбой, а его просьбы не очень-то спешат выполнить. С ним обходятся так, что будто бы ему тоже хотят помочь, но всё что-то не удаётся, не складывается так, как надо. И это якобы происходит не по их вине.
– То есть, нарушается принцип: ты – мне, а я – тебе?
– Да, получается: ты – мне, а я – тебе – ещё подумаю.
Пихенько вспомнил подходящую к данной теме разговора восточную мудрость и тут же выдал её:
– Арабы говорят: будь волком, если не хочешь, чтобы тебя сожрали собаки.
– Выходит, что если общество перестроилось на волчьи взаимоотношения, то доброму человеку незачем рассыпаться бисером перед негодяями.
– Верно! Они этого так и так не оценят.
– Хорошо, а что остаётся делать в таком окружении человеку добропорядочному? – задаётся сакраментальным вопросом Гарик.
– Я когда-то услышал такую мудрость, – нюхая розовый цветок шиповника, говорит Пихенько:
– Поставь парус, и тогда можешь дождаться попутного ветра.
– Ты знаешь, Жорж, иногда я чувствую себя неоплатонистом. Мы имеем возможность разгуливать на природе и вести продолжительные философские беседы, как в Академии Платона, где девизом математиков являлась фраза: «Не геометр да не войдёт!»
Встреча в сквере
«В ходе общественных преобразований в Старой Качели поэтическая яйценоскость многих творчески одарённых величин заметно понизилась, – Владлен пишет статью в газету „Тудэй“, – это явление было замечено не только литературными критиками, также лишившимися заработка, который они имели, бесконечно восхваляя одних и тех же именитых служителей Храма Аполлона, но и всей литературной и театральной общественностью Старой Качели». Закончив фразу, Смычкин убирает блокнот и поднимает глаза на подошедшую к нему журналистку Лиду с приветливой улыбкой на лице.
– О, какая встреча! – встаёт Смычкин, берёт руку девушки и целует её. И тут же начинает читать свои новые стихи о любви:
