– Ган’та-кте.
А потом развернулся и пошел прочь.
Не сдвинувшись с места, Томми заплакал.
Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем Энни нашла его под столом. Она обняла его и вытащила наружу, оросив его щеки своими слезами.
– Он ушел, – сказала она. – Забрал свою машину и ушел. Томми, что ты наделал?
Он освободил их. Он привел дьявола к тетушке Мэри и заставил ее поплатиться за свои грехи, и теперь они были свободны. Они могли найти себе другую семью, в которой никто бы не бил их и не делал им больно. Они могли вырваться из этой пустыни.
Он убил ее. Пускай и не своими руками, но он убил свою тетушку. Теперь он был грешником, как и она сама, как и дядюшка Джек, поэтому, когда дьявол вернется – а дьявол всегда возвращается, – он заслуженно станет его добычей. Он станет объектом охоты.
Но пока что он обнял сестру и не стал об этом говорить. Он прижал ее к себе, не говоря вообще ничего.
Джон Ширли. Оловянный солдатик
Длина камеры составляла сорок шагов, ширина – двадцать. Можно было полежать на мягком матрасе, который был лишен каркаса. Торчавшие из пола трубы было не оторвать. Камера была закрыта наглухо, и ни одну вещь в ней нельзя было использовать в качестве оружия.
Вечером электрическое освещение автоматически приглушалось – чтобы создать подобие ночи? Но этот сумрак не мог сравниться с темными ночами его мира.
Узника обнадеживал тот факт, что эти слабые приматы мало знали о его мире. Они долго, очень долго работали, пытаясь понять технологии расы яутжа – те жалкие фрагменты, которые смогли отыскать. Они пытались общаться, используя несколько слов и фраз, полученных от захваченного в плен представителя яутжа – какого-то труса, который предал свой народ; слабака, который, похоже, умер от земной болезни.
Но узник не отвечал на их жалкие попытки общения. Он ничего им не говорил.
Они пытались затуманить его разум, подсыпая наркотики в еду, но не добились никакого результата, кроме того что он чуть не умер.
В итоге он поправился, но все равно остался в ловушке.
Однако это неважно. Они его не контролировали. Они не имели власти ни над его разумом, ни над внутренним миром.
Узник не сомневался, что его момент настанет.
И он жестоко накажет их за самонадеянность. К его трофеям добавится множество мягких, светлокожих голов.
– Ты не против, сержант?
– Лейтенант Курсон сказала, что после этого я получу неделю отпуска, – сказал Найлс, рассматривая шлем и поправляя радиомикрофон. – Ты там был, все сам слышал. Она сказала, это приказ Долта.
– Грош цена словам офицеров, – ответил капрал Рамирес, внимательно осматривая все швы на бронекостюме Найлса в ходе стандартной проверки. – Армия дает, армия и забирает, сержант. Армейский каток в любой момент может тебя переехать.
– Я три с половиной месяца не ходил в увольнение! Больше трех месяцев торчу на секретной базе посреди пустыни! С меня хватит, капрал. Ради этого отпуска я готов сразиться с самим дьяволом.
Найлс надел шлем, и Рамирес поправил его, хоть в этом и не было необходимости – шлем сам встал на место и герметично закрылся. Казалось, здесь не обошлось без вмешательства духов.
На забрале тотчас зажегся дисплей, на котором появились зеленые неоновые надписи. Может, ему и было не сравниться по информативности с биомаской яутжа, но на костюме было много датчиков, а шлем к тому же был снабжен функцией многократного приближения и камерой заднего обзора. И при этом костюм удобно сидел. Найлс немало времени провел в двух других прототипах бронекостюмов в ходе их испытаний. Костюмы «Марк-I» и «Марк-II» не делали и трети того, на что был способен новый. Они были огромными и громоздкими. Но «Марк-III»…
Натянув левую перчатку, Найлс подумал: «“Марк-III”» сидит как влитой».
Он решил, что сегодняшняя задача вряд ли окажется сложнее последней операции в иракском Мосуле. Он вызвался тестировать бронекостюмы, чтобы помочь с разработкой новых способов сохранять его братьям-рейнджерам жизнь. И не только рейнджерам, но и всем американским военным. «Марк-
