дело или нет, непременно эти деньги верну!
– Выгорело?
– Нет. Такой уж я человек, слишком друзьям доверяю – не предполагал, что меня в ловушку заманят. Я не только потерял все деньги подчистую, так еще и в следственный изолятор попал, заперли меня там на две недели, каждый день мутузили, на теле живого места не было. А как выпустили, мне стыдно было домой возвращаться, а уж тем паче видеться с тобой, так что нашел других приятелей и с ними контрабанду замутил…
– Храбрости тебе не занимать.
– А куда ж без храбрости? Нужно сберегать, нужно деньги возвращать, богатство и почет только в риске и добывают. К тому же профессии никакой у меня нет, навыков тоже, только жизнь и осталась, чтобы на кон поставить.
– Ох… По правде, если бы ты мне в лицо обо всем рассказал, я б ничего тебе не сделал. Давайте больше не будем говорить о тех деньгах.
– Тебе все равно, а мне-то нет! Мне совесть покоя не дает, пока деньги тебе прямо в руки не верну.
– Раз ты так говоришь, то я спокоен. Что такое деньги, разве они важнее братской любви? Не хочу больше об этом говорить. Сегодня такой редкий случай, Хайжэнь пришел, надо вина откушать.
– Кушаем, кушаем, а о деле вашем потом поболтаем.
– Да подожди ты кушать. Я сегодня точно не уйду, не напившись, но сперва деньги тебе верну.
– Ты действительно заработал денег?
– Я ж тебе жизнью клялся. Без денег посмел бы к тебе на порог ступить?
Только сейчас Дабао осознал, что Хуэй Маото одет в костюм, да еще и при галстуке, мягкий воротник белой рубашки обнимал его шею, а на ногах из- под штанин выглядывали кружева нейлоновых носочков. Он был одет как посетитель борделя.
– Ты, я вижу, и правда разбогател.
– Чуть-чуть.
Хуэй Маото раздвинул полы пиджака и достал из внутреннего кармана сберкнижку со словами:
– Здесь и исходная сумма, и проценты, все на твое имя сохранил. Проценты я как попало посчитал. Если вдруг будет мало – ну как уж получилось, а если много, то считай за свадебный подарок. Взгляни.
– Не буду, не буду смотреть! – Дабао остановил руку Хуэй Маото, после чего с нажимом в смешанных чувствах добавил:
– А-а-а-ай!
Хуэй Маото тихонько положил сберкнижку на угол стоявшего поблизости печного стола.
Ярко-красная книжка, казалось, мерцала в переменчивом, мигающем свете лампы. Чжун Хайжэнь напомнил, что пора выпить.
Хуэй Маото с радостью согласился. Он немедленно поднял по стопке за обоих друзей. Один женился, второй заступил на службу, у обоих – самые большие и радостные события в жизни. Каждый раз он тостовал парой стопок, такое было правило.
Хуэй Маото наливал себе сам и тут же опрокидывал залпом, раз – стопка, два – стопка, глазом не успели моргнуть – а у него в животе уже восемь. Шея его вздулась и покраснела, он был весел и оживлен.
Чжун Хайжэнь тоже, вытянув шею, пропустил две стопки. Его лицо разрумянилось так, словно его накрыли куском багровой ткани. Больше он пить не хотел, только навострил палочки и начал ковыряться в плошках с едой. Он ухватывал кусочек каждого блюда и отъедал понемногу. Жареный доуфу, каракатица, свиные уши, свиные почки, свиная печень, кровяная колбаса, свиные тефтели, соломка из редьки, а еще кусок свиного окорока, который он обглодал дочиста. Он давно не ел здешней еды, и все эти яства казались ему невероятно вкусными.
– Если тебе нравится еда, то потом еще приходи, почаще, каждый день приходи, – сказал Дабао.
– Очень я люблю стряпню твоей матери, – ответил Чжун Хайжэнь. – Теперь у тебя и жена есть, а готовит все равно мать?
– Конечно, стряпня теперь на жене.
– И как ее мастерство? Я имею в виду, если сравнивать с твоей матерью.
– Не уступают друг другу. Приходи завтра, специально для тебя наготовят целый стол, ручаюсь, что останешься доволен.
Чжун Хайжэнь засмеялся и тихонько сказал:
– Помню, ты ведь раньше нравился не Тан Хунвэй.
– Я знаю, о ком ты, – сказал Дабао.
– Чжу Хуэйцинь, не так ли? Раньше она каждый день приходила смотреть, как мы играем в баскетбол, а потом ты мне в письмах рассказывал, что она специально приезжала навестить тебя в ту деревню, куда тебя сослали[55]. Когда Хуэй Маото сегодня сказал, что ты женишься, я решил было, что на ней. Не думал, что невеста – Тан Хунвэй, чуть было не перепутал.
– Тан Хунвэй некрасивая.
– Но и не страшная же! Девушки с возрастом сильно меняются, туда-сюда – и вот уже прекрасна, что сама Гуаньинь [56]. Когда мы учились, она действительно была не очень красива. За те десять с лишним лет, что мы не виделись, она так похорошела, такая вся
