Он подумал, что никогда не говорил так хорошо и сильно и решил. Не прошли даром дни напролёт с профессорами и кинохроникой. Решил не растекаться в многословии.
Комэск пустил Персика неторопливым шагом вдоль строя.
— А в настоящем бою, товарищи, нужнее любой акробатики и всяких штучек с шашкой, — говорил он спокойно и размеренно, раскладывая слова в такт конскому шагу. — Нужнее всего умение рубануть раз двадцать, а то и тридцать кряду, быстро и точно, в любую сторону. И не менее важно, чтобы конь умел маневрировать, легко останавливаться и разгоняться.
Металл сочно и звонко вышел из ножен.
«Ну, товарищ Семенов, не подведи, — успел он скомандовать себе и добавил для верности. — Именем революции».
— Примерно так, — сказал он, пуская Персика с места в карьер в сторону мишеней на столбах.
Умный тренированный конь считывал намерения всадника безошибочно. Почувствовав, как человек пригнулся и напружинил ноги, одновременно прибирая повод, Персик рванул.
Соломенные чучела складывались пополам под обрушивающимся на них тяжёлым клинком. Конь окончательно понял, чего ждёт от него наездник, и двигался размеренными упругими толчками, после каждой пары мишеней меняя направление слева направо и обратно, выписывая между столбами змейку. Вторую половину полосы мишеней комэск прошёл стремительно и плавно, почти не трогая повод.
Последнее разрубленное чучело улеглось в летнюю пыль. Семенов развернул и остановил коня.
Гул и свист восхищения встретил его.
— А комиссар мой, товарищ Буцанов, воевал с одной рукой, зажав повод в зубах, — сказал комэск, подъехав к Цыбулину.
Спешившись, он протянул ему повод.
— Добрый конь, — сказал он. — Видно, что добрым казаком выращен.
По полю, отбивая в звучных аплодисментах ладони, к комэску подходил атаман Бережицкий. Следом важно, помахивая нагайками, вышагивала его охрана и заместители.
— Вот это мастер-класс! — заливался атаман. — Вот сразу видно героя!
Само выскочило — как делаешь что-то в бою — задуматься комэск не успел.
— Что ты в ладоши месишь, атаман? — бросил он холодно. — Не в цирке, поди.
Тот, как был — с распахнутыми для хлопка руками — застыл, крутанул нервно головой и, прихлопнув себя по просторному животу, сказал вдруг:
— Да такого и в цирке не увидишь!
Еще до окончания фразы он понял, что сморозил чушь, и, конфузливо нахмурившись, замолчал окончательно.
— Братья казаки! — раздался уверенный и ровный голос Цыбулина. — Так и оставим дело несделанным? Так и закончим бабьими пересудами по углам?
Он уже сидел на Персике и, привстав на стременах, обращался ко всему строю.
— Цыбулин! — крикнул кто-то из окружения атамана. — Десять суток ареста!
Возле Бережицкого произошло какое-то движение, к Цыбулину подошёл дюжий казак из числа атаманской охраны и, ухватив за рукав, потянул из седла.
— Угомонись, Цыбулин!
Но тот развернул Персика, легко отпихнув при этом подошедшего коленом.
В направлении комэска шёл Молчун. Что-то — возможно, неспешная походка Молчуна — подсказывало Семенову, что сейчас нужно молча дождаться финала разворачивающихся событий.
— Даёшь казачий круг! — крикнул Цыбулин. — Хватит сопли жевать!
Главное заняло минуты две — но комэск, как никто, знал, что главное очень часто укладывается в очень короткие промежутки времени.
— Я спрошу вас один раз, казаки, а вы ответьте так, как вам велит совесть, — продолжил Цыбулин. — Люб ли вам атаман Бережицкий, бюрократ и пьяница?
И строй выдохнул:
— Не люб! Долой! Меняем атамана!
Цыбулин выпрямил ноги в стременах.
— Любо ли вам позвать на атаманство героического краскома, комэска Семенова?
— Любо! — оглушительно ответил строй. — Любо!
Из-за пеших казаков неспешно выехали пятеро всадников. Выстраиваясь дугой, они стали теснить атамана со свитой.
— Геть!
— Проваливай!
