– Щас приду! – он словно даже обрадовался.
И точно – через пять минут появился, уже в белой рубашке и безукоризненно выглаженных брюках. Да уж, дело мастера боится – через пять минут свет был.
– Ой, спасибо! Сколько я вам должен?
– Ты, парень, про это и не заикайся. Тут тебе не Москва, у нас люди честные, высокой пробы. Живем как родные. Не все за деньги покупается и не все продается, понял?
Он говорил теперь четко, рублеными короткими фразами, явно старался не показать, что выпил.
– Я у тебя погостил, теперь давай-ка ты к нам!
И, не слушая возражений, просто меня за плечо крепко так зацепил, и повел.
Клянусь, я сопротивлялся только для приличия. Просто до рези в животе захотелось горячего супа, малосольных огурчиков, нормального мужицкого общения, разговора и шуточек застольных. Была еще одна причина, почему я пошел, но это понятно…
Первым делом Николай показал свой огромный дом, познакомил с женой – женщина такая пухленькая, скромная, с серо-голубыми глазами, что маленькие озера. Потом повел в маленький домик. Уходя, приказал жене:
– Ну-ка, накрой нам в баньке – видишь, человек по домашнему соскучился! Да икру не забудь!
Мы с ним шли по дорожке, что вела мимо хозблока прямо к домику, где жила светловолосая дива, скучающая без мужа, и ее отец держал меня за плечо, вцепившись так крепко, словно я с рождения склонен к побегу. У дверей чуть пропустил вперед, без стука открыл дверь.
– Дочур, а у нас гость! Он из Москвы!
И вытолкнул меня на середину комнаты.
Люда подняла на меня свои бездонные глаза и не сказала ни слова. Она сидела на диване в шелковом халатике и в толстых вязаных носках. Она просто вперилась в меня и молчала – то ли оценивала, то ли показывала, что онемела от счастья. Принц приехал. А какой я принц тебе, красавица с маленькой узловой станции?
– Ну, вы тут поворкуйте, а я пойду проверю. Ты, дочур, в баню-то приходи, мать там накроет.
И вышел. Люда все смотрела на меня, не мигая. Потом легко усмехнулась, но не зло, не презрительно, а как-то счастливо, встала и протянула ладошку:
– А меня Людой зовут.
Голосок чистый-чистый, утренний, по-домашнему теплый. Улыбается по-доброму, как родному.
– Вот и славно, что познакомились. А я вас сразу приметила, еще на огороде вчера. А вы правда из Москвы? Как интересно! Расскажите, а?
И мне стало с ней так легко, так весело, так уютно, что я начал чему-то смеяться и рассказывать что-то интересное, и через минуту мы уже оба смеялись взахлеб, и она махала на меня рукой: «Ой, не могу! Ой, умора!» И пару раз коснулась, словно невзначай, моей руки. И снова – током пробило меня. А потом вдруг Люда на миг задумалась о чем-то, словно вспоминая, встала с дивана и, повернувшись всем телом, спросила в упор:
– А хочешь, я тебе что-то покажу? Наш выпускной. Хочешь?
Терпеть не могу в гостях листать семейные альбомы, но тут согласился:
– Конечно, покажи!
Она пошла к шкафу, как-то странно оглядываясь, потом взяла стул, еще раз оглянулась через плечо, медленно забралась на стул и потянулась руками кверху, высоко заголив крепкие белые ноги.
– Где-то он здесь, на шкафу, альбомчик мой заветный, – тянула она нараспев. И обернулась посмотреть, смотрю ли на ноги ее. Я делал вид, что не смотрю, а она делала вид, что ищет альбом. Может, поддержать? Подойти – не подойти?
Дверь стукнула. У порога стоял ухмыляющийся Николай. Похоже, он еще добавил за это время.
– Не всё еще? Чего-то вы долго… Ладно, пошли, мать уже накрыла.
Стол в баньке был шикарный. Да и сама банька – тоже. Никогда такой не видел. Огромная комната, обитая белым деревом. Печка уходит в парилку. Мягкие, ужасно дорогие стулья с высокой спинкой, картины на стенах. Прямо дворец.
– Давай-давай, не тушуйся, садись ближе! Не, рюмки мы эти уберем, будем по-простому, из стаканов, как деды наши пили…
Пришла жена, села с нами. Она расположилась напротив меня, глядя теплыми, влажными глазами с любовью, как на сына.
– Да вы ешьте, ешьте. Вот икорки берите.
Николай посунулся тоже:
– Давай закусывай! Ложкой бери. Никогда не ел икру ложкой? Самое то. Во-от та-ак! А то другие намажут одним слоем на хлеб, да не дай бог икринка упадет, под диван закатится, все искать кинутся!
И он долго ржал, довольный собой и жизнью.
– Люблю шутковать! – Тут же налил по второму стакану. – Давай! За все доброе!
