от кофе. Если женщина почти две недели держится от тебя на расстоянии и прямо дает понять, что твое внимание ее тревожит, а затем вдруг меняет отношение и фактически настаивает на близости – что можно подумать? Особенно если врет про свое «захотела». Можно, конечно, предположить, что она вспыхнула внезапной любовью или решила так отвлечься. Точнее, можно было бы так решить, если бы ему было двадцать лет. Но вывод один: ей что-то от него надо. И это опекунство радужных мыслей никак не прибавляет. Решила свести счеты с жизнью и таким образом привязать его, чтобы заботился о детях? Но почему его? Он ей не друг, фактически незнакомый человек, да и любовником, если бы не ее каприз, мог бы не стать. Да, красивая женщина. Да, приятно смотреть – и представлять, какова она будет под тобой. Но он легко обошелся бы без этого.
А теперь, как ни крути, она в его зоне ответственности.
Александр усмехнулся. Темная, с холодной, обостряющей все чувства аурой. Надломленная, очевидно, многое скрывающая, не переставшая быть опасной. Вполне возможно, подосланная теми же, кто надоумил юных демонят подпитаться от ректора университета, и выжидающая, чтобы завоевать его доверие. Вызвавшая-таки сегодня в нем желание решать ее проблемы, просто потому что откровенно, не обманывая, нуждалась в нем, – да и мог бы он теперь Катю оттолкнуть? Чтобы сломать ее окончательно?
Темная. В его зоне ответственности.
Так и есть.
Алекс поколебался, но набрал номер начальника разведуправления.
– Тандаджи, слушаю.
– Господин Тандаджи, я не отниму много времени. Мне опять нужно ваше содействие.
– Касательно чего, Александр Данилович?
– Вы ведь следите за Катериной Симоновой, полковник?
– Да, – сухо отозвался Тандаджи. – Какие-то проблемы? Если это касается ее высочества Марины Рудлог…
– Не думаю, – Свидерский встал, прошелся по кабинету. Не мог он долго сидеть на месте. – Скорее, меня беспокоит ее состояние. Это не вопрос первостепенной важности, но я буду благодарен, если вы поинтересуетесь у наблюдающих, не происходило ли за последнюю неделю-две чего-то необычного.
– Мне бы доложили, – недовольно сказал тидусс.
– И все же, – настойчиво произнес Александр, – я прошу вас помочь мне.
– Личная заинтересованность, господин Свидерский? – небрежно вопросил Тандаджи.
– Пусть будет так, – покладисто согласился ректор МагУниверситета. Тидусс, которому до всего было дело, хмыкнул.
– Ждите. Скоро перезвоню.
И положил трубку.
Александр снова набрал Катю. Телефон она по-прежнему не брала. Может, она там уже вены режет?
«Или в ванной и не слышит звонков. Или играет с детьми. Или ужинает».
Тандаджи перезвонил через три минуты.
– Ничего странного, Александр Данилович. Ходит на работу, вечера проводит дома, за исключением вчерашнего дня… и ночи, – добавил он с едва заметной иронией. – Единственное, что может насторожить, – наш человек в ее доме утверждает, что два дня назад герцогиня внезапно решила отправить детей с няней в санаторий. Слуги удивлены, так как няня уехала за детьми в сад, ни слова не сказав, и обратно уже не вернулась, а вечером хозяйка объяснила, что они на отдыхе. Но ее светлость склонна к перемене настроения и некоторой истеричности, поэтому пообсуждали и затихли. Это всё.
– Благодарю, полковник.
– Обращайтесь, – с ледяным радушием ответил Тандаджи и отключился. А Алекс остановился у окна и покачал головой.
Когда она говорила, что не может остаться из-за детей, их уже не было дома. Катя, Катя, откуда ты взялась на мою голову?
Перед тем как открыть к ней Зеркало, Алекс набрал ее еще раз. И уже готовился отключиться, когда трубку взяли.
– Да, – раздался в телефоне хриплый и какой-то растерянный голос Симоновой.
– Катерина Степановна, – позвал он, – вы дома?
– Да, – повторила она с удивлением.
– Почему не берешь трубку?
Она вздохнула.
– Я… заснула. И еще посплю. Чувствую себя слабой.
– Твоя машина у университета.
– Я вызвала такси… поняла, что не в силах сесть за руль. Устала днем… с тобой. Сплю.
Говорила она словно через силу, и ему все происходящее совершенно перестало нравиться.
– Я зайду сейчас к тебе.
