приедет, скрасит одиночество?
– Катя?
– Хотите увидеть свою подругу живой? – поинтересовался спокойный мужской голос.
«Началось».
Я посмотрела на дверь. Пройти на цыпочках до охраны, включить громкую связь? Но на меня напало оцепенение, и я молча лихорадочно обдумывала: почему ни Март, ни Мариан не сказали, что у Кати проблемы?
– Если хотите, – продолжил тот же голос, – никому не сообщайте о звонке. Катерина Симонова у нас.
Я все еще молчала, пытаясь сообразить, что делать, и теребила серьги в ухе.
– Вы слышите меня? «Черт, Кать, как тебя угораздило-то?»
– Слышу, – насколько могла спокойно сказала я. – Вы понимаете, что вам лучше сейчас же отпустить мою подругу и бежать на другой континент? Потому что вас в любом случае найдут.
– Сейчас вам лучше послушать меня, – невозмутимо ответил мужчина. – Если не сделаете, как вам говорят, ее смерть будет на вашей совести.
– А если сделаю, то умру сама, – «догадалась» я. Запоздало ударило страхом. За себя, за Катьку. Горло перехватило, и я потянулась к пачке сигарет.
«Иди к охране. Открывай дверь. Напиши, что звонят из Катиного дома, они сейчас его поймают. И найдут ее».
Я не двинулась с места. А если не найдут? А если ее и правда убьют?
– Вы останетесь живы, – недовольно сказал злоумышленник. – И даже через какое-то время вернетесь к семье. Нам нужно несколько дней. С вами мы отпустим и герцогиню.
– Я под охраной, – пришлось несколько раз щелкать зажигалкой, чтобы прикурить, – руки дрожали. – Мне никуда не дадут выйти, вы это понимаете? И с чего я должна вам верить?
– А что вам остается? – почти добродушно поинтересовался собеседник. – У вас время до трех ночи. В три вы должны быть вне дворца. Мы вам позвоним ровно в указанное время. Если вы не ответите, или будете еще во дворце, или кому-то расскажете – герцогиня умрет.
Я зашипела.
– Я не могу никуда выйти, понимаете вы? У меня тут ступить некуда от охранников!
– В ваших интересах решить этот вопрос, – спокойно сказал звонивший и отключился.
Ворвавшиеся в дом Симоновой наблюдатели, получившие сигнал из центра слежения о звонке, сделанном на телефон Марины Рудлог, застали только истаивающее Зеркало и застывшую в стазисе испуганную экономку, видимо, услышавшую голос ночного гостя и спустившуюся в холл проверить, кто это.
Я посидела, разглядывая телефон и, спохватившись, стала набирать Катин номер. А вдруг меня пытаются обмануть, взять на испуг?
«Ты сама-то в это веришь?»
Нет.
В трубке шли гудки. Сигарета истлела в пальцах, и пришлось зажигать вторую. Я жала на вызов снова и снова, но ответа не было, и я швырнула телефон на постель и нервно затушила окурок в пепельнице.
«Прости, Катя, но я просто должна поступить правильно».
Внутри закололо, и меня окатило таким презрением к себе, что дышать стало трудно.
«Спасаешь свою жизнь за счет подруги?»
– Я же обещала, – пробормотала я в пустоту жалобно. – Я не могу. Да и как я выйду?
«У тебя есть возможность уйти».
Да, верно.
Я потеребила воротник ночной рубашки и встала. Начала лихорадочно одеваться, застыла. В сердцах бросила на кровать свитер, выругалась. Снова схватила его и натянула. Засунула в карман кошелек. Увидела себя в зеркале: бледное лицо, лохматые волосы, глаза на пол-лица, – упала на кровать, закрыла лицо руками и застонала. Что же делать?
«Ты знаешь что. Разумно сейчас позвонить в службу безопасности и все рассказать. Пусть они разбираются. Ты не спецагент. Ты даже магией родовой пользоваться не умеешь!»
Я застонала еще громче.
«Ты же не так глупа, чтобы верить, что они оставят тебя в живых? И Катю не спасешь, и себя подставишь».
Все верно. Надо действовать разумно.
Я потянулась к телефону и набрала Тандаджи. Он откликнулся так быстро, будто ждал звонка.
