Он предложил Джонсону выпить из своей фляги, наполненной бурбоном. У Джонсона перехватило дух, и солдат засмеялся.
– Это делает мили короче, вот что я тебе скажу, – объяснил он.
Солдаты позволили своим лошадям попастись вместе с лошадьми группы Копа, а потом отправились дальше.
– Я бы точно здесь долго не задерживался, – сказал их капитан Лоусон. – Насколько нам известно, Сидящий Бык, Бешеный Конь и их сиу до наступления зимы направятся в Канаду, а значит, в любой день появятся здесь. Если они вас найдут, наверняка прикончат.
Дав на прощание этот совет, он уехал.
(Много позже Джонсон услышал, что, когда Сидящий Бык отправился на север, он убил всех белых людей, какие попались ему на пути, в том числе отряд, стоявший на Коровьем острове, включая капитана Лоусона.)
– Думаю, мы должны двинуться в путь, – сказал Исаак, почесывая подбородок.
– Пока нет, – ответил Коп.
– Мы нашли множество костей.
– Так и есть, – сказал Каравай. – Множество. Больше чем достаточно.
– Пока нет, – сказал Коп ледяным тоном, который положил конец любым дискуссиям.
Как заметил Штернберг в своем отчете об экспедиции: «Мы давно поняли, что нет смысла с ним спорить, если он принимал решение. Железную волю Копа нельзя было сломить».
Но все-таки Коп решил свернуть лагерь и перебраться в другое место.
Последние три недели они находились у подножья тысячефутовых сланцевых утесов. Он обследовал местность и решил, что для поисков окаменелостей более многообещающим будет место в трех милях отсюда.
– Где именно? – спросил Штернберг.
Коп показал:
– Там, на равнинах.
– Вы имеете в виду плоскогорье?
– Верно.
Исаак запротестовал:
– Но, профессор, уйдет три дня, чтобы покинуть пустоши, найти новый путь и подняться туда, наверх.
– Нет, не уйдет.
– Мы не можем взобраться на те утесы.
– Нет, можем.
– Человек не может идти вертикально вверх, лошадь не может скакать вертикально вверх, и фургон наверняка нельзя втащить на утесы, профессор.
– Нет, можно. Я вам покажу.
Коп настоял на том, чтобы они немедленно все уложили и проследовали на две мили на восток, где он гордо показал на пологий сланцевый вал. Вал был далеко не таким крутым, как окружающие утесы, но все-таки слишком крутым, чтобы его преодолеть. Хотя там было несколько ровных кряжей, сланец крошился и осыпался и ступать по нему было опасно.
Каравай, возница, посмотрел на предполагаемый путь и сплюнул табак.
– Ничего не выйдет, ничего не выйдет.
– Выйдет, – ответил Коп. – Это будет сделано.
У них ушло четырнадцать часов на то, чтобы забраться на тысячу футов – непосильный, опасный каждую секунду труд. Используя лопаты и кирки, они выкопали на склоне тропу. Потом разгрузили фургон, навьючили все что можно на лошадей и завели их наверх; теперь остался только фургон.
Каравай провел его до половины склона, но, добравшись до хребта настолько узкого, что одно колесо нависло над пустотой, отказался двигаться дальше.
Это взбесило Копа, который сказал, что дальше сам поведет фургон:
– Ты не только отвратительный повар, но еще и паршивый возница!
Остальные быстро вмешались, и Исаак забрался на место возницы, чтобы править фургоном.
Им пришлось выпрячь пристяжных[46] лошадей, и фургон потащили два оставшихся коня.
Позже Штернберг описал это в «Жизни охотника за окаменелостями»: «Исаак проехал примерно тридцать футов, когда случилось неизбежное. Я увидел, как фургон начал медленно крениться, увлекая животных вбок, а потом все вместе – фургон и лошади – покатились вниз по склону. Всякий раз, когда колеса устремлялись вверх, кони подтягивали ноги к животам, а при следующем кувырке выставляли ноги, чтобы перевернуться снова. Сердце мое застряло в
