глотке; я боялся, что при одном из переворотов Исаака убьет или что фургон рухнет в пропасть внизу, но, совершив три полных кульбита, они приземлились: лошади – на ноги, фургон – на колеса, на ровном хребте из песчаника, и остались стоять, как будто ничего не случилось».
В конце концов всех лошадей распрягли и втащили фургон наверх с помощью веревок.
Но все-таки они достигли цели и на исходе дня разбили лагерь в прериях.
Коп резко бросил Караваю:
– Пусть этот ужин будет лучшим из приготовленных тобой.
– Вот увидите, – ответил Каравай.
И он подал им обычную трапезу из галет, бекона и бобов.
Хоть они и ворчали, их новый лагерь оказался решительно лучше прежнего. Благодаря ветру тут было прохладнее, потому что они находились на открытых равнинах, и, как записал Джонсон, «куда ни глянь, открывался изумительный вид на горы: на западе высились крутые Скалистые, на их белых пиках мерцал снег; на юге, востоке и севере виднелись река Джудит, Медисин-Боу, Беарпау и горы Суит-Грасс, берущие нас в кольцо. С таким великолепным видом наверняка не мог сравниться ни один другой во всем мироздании, особенно ранним утром, когда воздух был чист и мы видели стада оленей, лосей и антилоп – и горы за ними».
Но по мере того, как шли дни, стада оленей и антилоп мигрировали на север, и снег спускался вниз по склонам Скалистых гор. Однажды утром все проснулись и увидели тонкий ковер снега, выпавшего за ночь. Хотя к полудню он растаял, люди не могли игнорировать это неминуемое событие. Время года менялось, приближалась осень, а с осенью – сиу.
– Пора уезжать, профессор.
– Пока нет, – сказал Коп. – Пока еще нет.
Зубы
Однажды во второй половине дня Джонсон наткнулся на какие-то узловатые выпуклости скалы; каждая была размером примерно с кулак. Он работал в многообещающем месте на середине сланцевого склона, и эти выпуклости попались на его пути. Он вытащил несколько из открытой поверхности, и они покатились вниз по склону, едва не угодив в Копа, который у подножия утесов зарисовывал найденную кость ноги Allosaurus[47]. Коп услышал, как катятся камни, и привычно шагнул в сторону.
– Эй, там! – закричал он, глядя вверх.
– Извините, профессор, – робко отозвался Джонсон.
Один или два камня продолжали катиться; Коп снова отодвинулся, уже в другую сторону, и стряхнул с себя пыль.
– Поосторожнее!
– Да, сэр. Извините! – повторил Джонсон.
Он осторожно вернулся к своей работе, копая киркой вокруг остальных камней, пытаясь их высвободить, и…
– Стоп!
Джонсон посмотрел вниз.
Коп карабкался к нему по склону холма, как безумный, держа в каждой руке по упавшему камню.
– Стоп! Стоп, я сказал!
– Я осторожно, – запротестовал Джонсон. – Нет, я правда…
– Подождите! – Коп соскользнул вниз на несколько ярдов. – Ничего не делайте! Ничего не трогайте!
Продолжая кричать, он заскользил вниз, исчезнув в облаке пыли.
Джонсон ждал. Спустя мгновение он увидел, как профессор, выбравшись из пыли, с неистовой энергией взбирается вверх по холму.
Джонсону подумалось, что он очень сердит. Глупо карабкаться прямиком на холм, потому что такое почти невозможно, и это они все усвоили давным- давно. Поверхность была слишком крутой и слишком рыхлой. Тем, кто взбирался наверх, приходилось двигаться зигзагом, и даже тогда подниматься было так трудно, что люди обычно предпочитали сделать круг в милю в поисках легкого пути на вершину, чтобы уже оттуда спуститься туда, куда они хотели попасть.
Однако вот – Коп карабкается прямиком вверх так, будто его жизнь зависит от этого подъема.
– Подождите!
– Я жду, профессор.
– Ничего не делайте!
– Я ничего не делаю, профессор.
Наконец покрытый грязью Коп, задыхаясь, оказался рядом с Джонсоном. Но мешкать профессор не стал: вытер лицо рукавом и вгляделся в место раскопок.
– Где ваша камера? – требовательно спросил он. – Почему при вас нет камеры? Мне нужен снимок in situ[48].
